Третий - стр. 7
Глаза ослепли. Мутные силуэты хаотично перемещались наверху, невнятные, лишённые контуров и тем более лиц. Донимала боль в неудачно повёрнутой шее. Тело не подавало иных знаков. Ватное ощущение.
– Имя!
Резкий голос неприятно царапнул мокрые уши.
– Аааа…
– Имя!
Слова тупыми иглами протыкали облака ваты, отгородившие от живых людей, и падали тягучими смоляными каплями на грудь. В новом мире она была жёлтой пастилкой, на которую многократно наступал невидимый каблук, она трескалась и трескалась у себя перед глазами, будто наблюдая за этим со стороны. Но ей было совершенно ясно, что пастилка это именно она, потому что тело каждую секунду подтверждало свою непоправимую разбитость. Так было даже лучше, всё наконец вставало на свои места в логической цепи… упавшую пастилку никто не ищет, она никому не нужна.
Снились какие-то хирургические операции, трубки, перекачивающие кровь, глаза в пластмассовых очках над зелёными масками, повторяющиеся ритмичные гудки, мониторы, показывающие яркие неровные линии…
Это было не совсем приятно, но она надеялась, эти сны пройдут со временем. Наяву она была пастилкой. Или старой красной шерстяной ниткой, которая бесконечно сворачивалась в необозримый клубок. Быть пастилкой было легче. Каблук мягко крошил её, и становилось почти совсем не больно, только что-то пульсировало внутри. Нитка – другое дело, её длина удручала, казалось, кончик никогда не появится, клубок не будет смотан и оставлен в покое. К тому же старая шерстяная нитка была колючей и грубой и постоянно тёрлась о саму себя, пока накручивалась. Да и сам клубок, кажется, лежал на асфальте, обтирая незащищённый бок о его неровную поверхность.
Но потом опять снились сны. Яркая зелёная нить неровными волнами проходила сквозь мониторы. Смотреть на её хаотичную пляску становилось невыносимо.
«Пожалуйста, уберите её!» – пронеслась истеричная мысль, многократно повторяясь, из самой сердцевины клубка в каждом слое ниток, пока не вырвалась наружу, теряя всякое сходство с первоначальным вариантом, вырываясь изо рта задыхающимся хрипом.
Светящаяся линия выпрямилась. Тело на операционном столе издало столь явный вздох облегчения, что фигуры в полиэтиленовых накидках вздрогнули и замерли на миг.
Дата неизвестна
Серовато-белый потолок, дающий мало материала для работы даже такого воображения, которое способно заставить человека прожить жизнь шерстяной нитки. Галлюцинации и не на такое способны, но какие там галлюцинации… бред от болевого синдрома.
Попыталась закрыть веки, глаза пересохли от неподвижности, начнёшь двигать и оболочка лопнет, как кожица перезревшей сливы. Медсестра не заходила, чтобы закапать их со вчерашнего вечера. Средство давало послевкусие, мало того что рот не использовался и микрофлора в нём тухла, так ещё соляно-алойное дополнение как-то пробивалось через носоглотку, чтобы довершить картину и добавить ей красок. Несвежесть чувствовалась ярче, но глаза всё равно было жальче. С точки зрения врачей, глаза, должно быть, не самая большая забота, но они – единственный функционирующий орган.