Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - стр. 3
– Некогда нам! Некогда! Фестиваль стучит в дверь!
В кабинет вошел Смуф Нарукавкин и елейно улыбнулся:
– Нет, это не Фестиваль, Ваше[2] благородие. Это всего-то я постучал. Покорно прошу извинить, я заскочил всего за подписью… Вот здесь, прошу.
Размашисто ставя подпись под документами, Мэр доходчиво объяснил Нарукавкину, что Фестиваль Сладкой Сказки – не человек и буквально через дверь не входит.
– У тебя вся родня разве такая недогадливая, Нарукавкин?
– Нет, дядя, не вся.
– Сколько раз тебе повторять: не зови меня дядей в рабочее время!
– Да, дя…
Крепкий родственный пинок выдворил Смуфа из кабинета.
– Але! Месье ле мэ-р-р-р! – послышалось из телефонной трубки. Акцент был интуристический.
– Не паясничай! Запрещаю тебе прикидываться иностранкой в моем присутствии!
– Да я только спросить хотела, кому сдавать сор из избы?
– Ждите на площади! Чтобы не скучать – подметите ее! Пришлю рассыльного проверить! Отбой.
Мэр на миг замолчал, чтобы перевести дух.
– Чернильница! Пиши: за невыполнение пусковых сроков буду привлекать к ответственности виновников. В этом году обойдетесь без премии! Только посмейте мне снова все напортачить!
– …пор-та-чить… – бойко бубнил вслед за ним Чернильница.
– Ох, дурень… – простонал Мэр. – Нет, это не пиши.
И тогда бабушка Анастасия остановила время.
– Дед Манасий помер! – всхлипнула она.
В наступившей тишине несколько килограммов секунд звонко разбились о пол. Стало холодно, Мэр поежился, зубы его застучали, выбивая дробь в ритме модного танца. Чернильница нервно заскреб пером по пергаменту, обругав себя за недостойные помыслы, что теперь не придётся писать еще тридцать приглашений. Сторож стоял, как истукан, но вот шевельнулся, оттаял и повернулся к выходу. Мэр тоже пришел в себя.
– Стой! Куда?
– Он же мой дедушка… – уныло поведал молодой человек.
– А, ну да… Ступай. А по дороге… – Мэр сообразил и махнул рукой. Надо будет послать кого-нибудь другого проверить, подмели ли площадь.
В проем двери просунулась зализанная мордочка Смуфа. Вылитый хорек. Нарукавкин тронулся войти, но наткнулся на свинцовый взгляд дяди и попятился обратно. А до Мэра все еще доходило осознание всех последствий внезапной кончины Манасия. Фестиваль летел в тартарары!
Трагизм ситуации пронял наконец Мэра, и он огрел себя ладонью по лбу, спугнув муху[3]. Она всего на миг потеряла ориентацию, чего оказалось достаточным, чтобы угодить в ловчую сеть Ученого Паука…
Из угла прекрасно были слышны слова Мэра, который не сдерживаясь оплакивал свою горькую судьбу. И так как жаловаться было некому, он взахлеб жаловался самому себе: