Треть жизни мы спим - стр. 6

Чтобы отвлечься от этих мыслей, он хотел было почитать, что-нибудь легкое, без долгих глубокомысленных рассуждений о жизни и тем более смерти, сборник французских новелл, или какого-нибудь итальянца, из тех, что писали в шестидесятых, или, лучше всего, детектив с напряженным, быстрым сюжетом, но, проводя пальцем по корешкам, думал не о книгах, а об их авторах. Вот камю, погиб в сорок шесть, и он пережил его уже на девять лет, но камю был лауреатом нобелевской, знаменитым писателем, а что он может сказать о себе, оглядываясь на прожитое, пожалуй, только то, что он больной стареющий мужчина и никакой писатель, хотя когда-то об этом мечтал. Черт с ним, с камю, разозлился он и, достав книгу, поставил ее корешком внутрь, чтобы нельзя было прочитать названия и имени автора. Сосед камю по книжной полке, виан, умер в тридцать девять, не выдержало сердце, его даже камю пережил. А вот грин, которым он зачитывался в юности, но сейчас, пожалуй, не станет и открывать, умер в крыму от рака желудка, в пятьдесят один год, а значит, он пережил уже и грина. Чехов умер в сорок четыре, гаршин покончил с собой в тридцать три, бросился в лестничный пролет, и когда-то в молодости он бывал в ленинграде и приходил в ту парадную, на которой теперь висит мемориальная доска, чтобы, свесившись через перила, представлять тот день и час, когда гаршин, так же свесившись через перила, полетел вниз головой. Мальчишка этот гаршин, так и останется навсегда тридцатитрехлетним мальчишкой. А вот замятин, как, кстати, умер замятин, надо прочитать в предисловии, ах, да, от сердечного приступа, надо же, в париже, хорошо, наверное, умереть в париже, впрочем, в пятьдесят три – не очень-то, и замятина он тоже пережил, а с сердцем у него, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке, зато в париже он никогда не бывал и, видимо, уже не побывает, но читал о нем большую книгу, чьи-то путевые заметки или что-то в этом роде. Лондон умер в сорок, кто бы мог подумать, рембо от саркомы в тридцать семь, оруэлл в сорок шесть от туберкулеза, блок в сорок, на грани помешательства, умоляя дать ему визу на лечение за границей, но его все равно не выпустили, и блок, в отместку неизвестно кому, сжег свои записи и уморил себя голодом, не глупо ли. Бодлер умер в сорок шесть от сифилиса, белый в пятьдесят три от солнечного удара, надо же, как нелепо, от солнечного удара, хармс в тридцать шесть в больничной тюрьме и похоронен в одной из братских могил, никто не знает, какой именно, а у достоевского после ссоры с родной сестрой из-за имения, которое не хотел переписывать, пошла горлом кровь, из-за чего достоевский на другой день и отправился к праотцам. Сестра, наследство, кровь горлом, как глупо и мелко, впрочем, достоевский дожил до пятидесяти девяти, что не всем, стоящим на этих полках, удалось, и еще неизвестно, удастся ли ему самому.