Трепанация черепа - стр. 19
Скоренько улетучивается время за земляными работами. Сперва срезаешь пластами тяжелый дерн и сокрушаешься: ох тонок гумусовый слой, ох беден! Потом врубаешься в глину и матюкаешь упругие, в три пальца толщиной корни; но вот и они порубаны, работа спорится, день разгорается. С утра небо было вовсе синим-сине, а к полудню два-три облачка этакими болонками колбасятся над трудягой. Он уже выше пояса в яме, а маслянистой глине – то желтой, то фиолетовой с прожилками – конца нет. Где же ты, песочек, обещанный ученою книжкой? Вот лопата издает костяной стук и дальше не идет. Плешивый садовод-любитель берет малость в сторону, вгоняет штык наполовину и – выковыривает помеху научному рытью. Хрена себе песочек, бына в рот! Угораздило! Закопать это дело обратно – жалко похмельных трудов; отбросить лопатой за изгородь в лес – найдут, по ментовкам затаскают. И он тоскует на корточках над зловещей находкой. Ишь ты, ощерился! В правом верхнем углу – железяка. Правильно, все правильно. Это мне в Литфонде поставил маэстро Горшков В. Ю. Семнадцать тысяч все удовольствие. Богатенький был, сучара, – продолжает осмотр мой герой, – металлокерамика! А вот это как раз ошибка. Делал налево еще при советской власти умелец Анатолий Евгеньевич. Семьсот рублей старыми штука. Тоже, впрочем, кусалось. Все относительно, как говаривали в этом поселке когда-то. “Кто ж ему чан-то расколол?” – подивится нечаянный эксгуматор, заметив костяную заплату с ладонь на темени ископаемого. “Тут завяжешь”, – умело подведет базу под созревающее намерение огородник, глянет на часы, ахнет, выкарабкается из ямы и затрусит по жаре в гору в изгвазданных глиной трениках об одной штрипке – к поречьенской стекляшке.
– Ну, Клав, впусти! – взмолится он в сторону вставшей руки в боки в заветных дверях властительницы дум в белом несвежем халате. – Движок встает!
И Клавдия Федоровна, суровая только для острастки, купюру возьмет, и вынесет страдальцу бутыль с косой этикеткой, и, не лишенная чувства слова, пробормочет вдогонку:
– Движок у него, у позорника, встает. Все остальное – на полшестого.
Конец ознакомительного фрагмента.