Тремпиада. Эзотерическая притча - стр. 31
– Ну, началось, – недовольно промычал рантье.
А Татьяна, словно бы спохватившись, обрушила всю лавину своей доброты на меня:
– О вас тут так хорошо говорили…
Все засмеялись.
– Чего они ржут? – слегка смутилась Татьяна, – Дураки… Вы же сами – добрый человек… Нет-нет, молчите, не перебивайте, а то я собьюсь и не скажу то, что мне необходимо сказать… А, не обращайте на них внимания. – Она миролюбиво махнула рукой в сторону хохочущих.
– На них порой находит. Так вот… Черт, не знаю даже как сказать… Ну, в общем, мне бы очень хотелось попросить вас что-нибудь прочесть своё. Я так волнуюсь: вдруг вы откажетесь или…
– Или, окажется не настолько высок, как преподнёс нам его друг, – рантье явно жаждал реванша.
– Прочти «Осень», – пришел на выручку Николушка. Я, с благодарностью кивнув, бережно протёр от пыли исцарапанную звездами шарманку и Ночь, натружено дыша, уселась у стола, широко по-бабьи расставив колени. Она грустила и бодрилась, нервно вздрагивая, заламывала до хруста пальцы. Затем, резко подхватившись, подбирая подол и размахивая им, точно веером, неслась куда-то, передёргивая плечами. Над крыльями её балахона, в лунном отблеске распушенных вороных волос, то Осень являлась, бывшей придворной, а ныне базарной торговкой, то плакал уходящий Моцарт, то божественный Иероним Босх, исхитрившись, ловил тень вечно неутомимого Аргуса, затаившегося у старой конки на Остановке Дождей, то княгиня-язычница Ольга, примеряла на Русь христианство, сравнивая себя с иудейским царем…
А кругом бушевала Макарьевская ярмарка, доносились скоморошьи страдания, угрозы Ильи Муромца в адрес Владимира, созывался очередной шабаш ведьм…
19
«Мне снилась осень в полусвете стёкол,
друзья и ты в их шутовской толпе,
и как с небес добывший крови сокол,
спускалось сердце на руку тебе…»
Борис Пастернак
Март девяносто второго года. В центре страны наводнения. Кинерет вышел из берегов. Кибуц Мером Голан утопает в снегах.
Жена укладывает сына. Из спальни доносится его притворно-нежный голосочек. Я сижу в салоне нашего кратковременного киббуцного жилья. Рядом мается, подобранный с помойки, пёс. Сейчас он покачивает коляску с только что родившейся дочуркой. И такая стоит тишина, словно мы уже погребены под снегом.
Из-за грозы отключён телевизор. Разложены учебники иврита, раскрыты словари. Молчит телефон. Волна одиночества пытается погасить пламя свечи. Причудливые тени пляшут под потолком. Кто вы, тени? Откуда это ваше неуёмное веселье? К чему эти шутовские угрозы? В чём мы повинны перед этой неряшливо-колючей, как сабры, страной и кому нужна наша горечь в этой сладкой, как сабры, стране?