Тремпиада. Эзотерическая притча - стр. 28
В мастерской воцарилась дрожащая восторгом тишина.
– Господи, – нарушила молчание Татьяна. – Да ведь так вот, гладко да красиво никто и говорить-то давно не умеет!
– Эт-точно! – почесывая затылок и довольно щуря глаза, победоносно и примирительно поддакнул Татьяне Севка, что само по себе должно было означать: видала, что за народ ко мне в мастерскую шастает, а ты всё: «бляди» да «бляди»…
– Действительно красиво… – Юрий Петрович разглаживал бороду. – Красиво, но, извините, провинциально и, увы, не обосновано.
– Провинциально, говорите? Не обосновано? – Колюшка полез во внутренний карман пиджака. Я ожидал увидеть нож или пистолет, но в руке у него оказался клочок газеты с отчётом о поэтическом вечере. Заглянув в него, Николушка прочёл:
– Не мыслю своего существования без стихотворений Тамары Кулешовой, чья героиня, я избегаю говорить «похожа на», «развивается параллельно» – нет-нет, ни в коем случае, навеяна образами Анны Андреевны Ахматовой, Беллы Ахатовны Ахмадулиной… Марии Сергеевны Петровых или Вероники Тушновой… Вот строки Петровых. Сравните:
Чёрный ворон, чёрный вран, Был ты вором иль не крал?
– Крал! Крал! Крал!!!
Обе строфы исполнены глубоким чувством трагедийности, предчувствием роковой развязки. Однако последующие строфы несут уже совершенно диаметрально противоположные эмоции. Итак, полярность черного и белого, добра и зла, жизни и смерти, любви и презрения беспокоят поэта, преследуют, требуют выражения…
А вот совершенно иная лира, где образ вьюжен, дик, необуздан, подобен «Ночи перед рождеством», в реве хорала которой слышится неистовая, обреченная на провал сатурналия Пушкинских «Бесов». Пастернаковское «Снег идет густой-густой, не оглянешься – и святки…» Я говорю сейчас о творчестве Татьяны Ляпоты.
Взгляните, насколько обворожительна ее рифма: «Новолуния – на валу не я», или почти Бальмонтовское, но сугубо индивидуальное, выстраданное «р», точно пронзительное эхо на «Золотом плесе» Исаака Левитана:
Горлом рубиновым к гроздьям рябиновым.
Посмотрите, как вольно, широко аукнулась реминисценция и откуда-то из глубины, из темноты памяти встаёт величественный, как христианский собор, образ близкий сердцу советского человека, абрис Марины Ивановны Цветаевой.
Данная ширь и мощь поэтического мышления Татьяны Лепоты усиливается ритмом гитары. Мгновение – и мы увлечённо следуем за поэтом, в его творческую лабораторию, безропотно подчиняясь желанию творца…