Трем девушкам кануть - стр. 18
Этим ходом и решил воспользоваться Юрай.
Вечером он постучал в ворота хозяину, тот угрюмо подошел, но засовом не клацнул.
– Чего тебе?
– Я завтра уезжаю, – вежливо сказал Юрай, – пришел попрощаться.
– Ну и прощайся, – сказал хозяин. – Ты мне не гость.
– На несчастье встретились, – продолжал Юрай. – Кто же знал? Она мне в поезде говорит, заезжайте, заезжайте. У меня хозяева очень хорошие люди, как свои.
– Чего это она разговорилась? – спросил хозяин. – Вроде не такая…
– В поезде, знаете как? С чужим легче найдешь язык. Про парня мне своего говорила. Имя у него не наше… Ол… Ол…
– Катись, – угрюмо буркнул хозяин. – Меня это не касается.
– Олдос, – как бы вспомнил Юрай.
– Ну, ты даешь! Такого и имени нет. Хотя, если даже есть… Тебе-то что? Или мне?
– Да я так, – сказал Юрай. – Мне ее жалко… По-человечески. Хорошенькая ведь с виду. Как мисс Менд. Помните старое кино?
Хозяин тупо смотрел на Юрая. Видимо, долго смотрел, потому что вдруг увидел Юрай, что в глазах его не тупость вовсе, – а тоска, а может, и не тоска – живое горе? И трепыхается оно, трепыхается, как рыбка на песке, в сухой и мутной роговице глаза. Одним словом, глаз-взгляд тупой, а внутри горе.
Юрай повернулся и ушел. Потому что никакой он не милиционер, чтоб быть там выше или ниже личных эмоций, ему стало жалко мужика – и он ушел.
Юрай шел уже знакомым путем. Света в доме не было. Проходя мимо ворот, он нарочно ударил ногой по забору, собака зашлась, но тут же замолчала и к воротам не кинулась, значит, сидела на цепи. От разлома до двери было девять шагов. Еще на поминках Юрай приметил, что замок тут навесной и, как говорится, от честного человека. Юрай сковырнул его перочинным ножом в два счета. Изнутри же как раз был большой засов, более годящийся для сарая, чем для легкой фанерованной двери. Сейчас засов холодно висел по бокам двери.
С огрызком свечи Юрай сел на пол. И тут, в комнате, на полу, он понял всю абсурдность своей вылазки. Что и как он собирается искать? Через тонкую стенку он слышал звук радио. Хозяин слушал или спал под него? Но если он, Юрай, так хорошо слышит негромкое радио, значит, и его будет хорошо слышно? Как он сможет бесшумно открыть «Хельгу», наполненную посудой? Юрай с пола провел рукой по плоскому дивану, на котором и умерла Иванова. «Я полный идиот, – подумал Юрай. – Если меня тут прихватят, мне ничего не объяснить. Ничего!» Он водил рукой по дивану и чувствовал, как дрожат пальцы. Не было другой мысли, как тихо уйти. На коленях, погасив так и не понадобившуюся свечу, Юрай пополз к выходу. У ножки «Хельги» рука зацепила на полу, видимо, с мясом вырванную пуговицу. Юрай про себя рассмеялся. «Мегрэ чертов. Сейчас все знатоки МУРа кинутся считывать для меня эту пуговицу». Он вздохнул облегченно, оказавшись на крылечке, просто возликовал, увидев небо и луну, он хотел встать – не на четвереньках же брести к пролому, но тут-то его и шандарахнуло по голове. Когда Юрай пришел в себя, небо над ним было уже другим. И луна светила справа, а не слева, и медвежий ковш был не так повернут, а это значило, что либо прошло много времени, либо он совсем в другом месте. Но то, что он видел небо, уже равнялось счастью. Потому что Юрай, оказывается, продолжал думать ту же самую мысль, что, если его схватят…