Травница для Белого Лиса - стр. 3
— Нет, не думаю, — я попыталась улыбнуться, чтобы задобрить матушку. — Я понимаю, что это сложно. И долго. Да только бабушка основам меня научила. Книжки мне по травам оставила, разберусь. Верь в меня, пожалуйста.
— Если сейчас переступишь этот порог, то ты мне больше не дочь!
Шумно втянув воздух, я до боли сжала пальцы на плетёной ручке корзинки. Матушкина причёска растрепалась. Глаза её горели праведным огнём, а голос прозвучал непреклонно, но и я не желала отступать. Во мне разгоралась обида, по силе ничем не уступавшая матушкиным эмоциям.
— А что ты скажешь про Камиллу? — чуть не плача спросила я. — Про Кая?
— Они взрослые люди, — отвела матушка взгляд. — Сами разберутся.
Впившись ногтями в твёрдую ручку, я ощутила, как ладонь кольнуло занозой. Сами, значит? Взрослые?
— Кай — мой жених.
— Так что ж ты его бросаешь перед свадьбой? — матушка всё ещё смотрела мимо меня.
— А Камилла — моя сестра.
— Кому ты это говоришь? Думаешь, не я рожала вас обеих?
— Они целовались! — мой голос сорвался на визг.
— И они извинились, что говорит о них, как о взрослых. Зато ты ведёшь себя как дитя! Все оступаются, глупая ты девчонка. Мудрая женщина отличается прощеньем.
— А-а! — вскрикнула я, вложив в голос и обиду, и злость.
— Невоспитанное дитя!
Матушка пыхтела. Я шумно дышала, лишь толстый сестрин кот, не осознавший ситуации, шмыгнул к нам и попытался потереться о матушкины ноги.
— Ая, ты никуда не пойдёшь, — топнула матушка ногой и попала по кошачьему хвосту.
Развернувшись на каблуках, я покинула родительский дом. За мной раздавалось кошачье завывание и матушкина ругань. Кажется, она попыталась пнуть непонятливое животное, чтоб не приставал.
Быстрей, быстрей! По тропинке к лесу. Пока не передумала. Пока не испугалась. Пока солнце, застрявшее в зените, не успело скатиться за горизонт.
Утирая слёзы тёплой рукавицей, я шагала всё дальше и глубже в лес. Временами оглядывалась на оставленную позади деревню. Если поначалу домики с дымящимися трубами виднелись хорошо, то вскоре они попрятались за пушистыми ёлками. Туда дороги больше нет. Я шмыгнула носом.
— Дура ты, Ая, какая же дура, — бубнила самой себе, пока снег похрустывал под сапогами.
Руку оттягивала плетёная корзинка, набитая пирожками. Волосы закрывал красный капюшончик мехового плаща, в который я куталась. На плечо давил шерстяной узел с вещами.
Стоило пройти лес до захода, пока солнце ещё высоко, что зимою бывало нечасто. Там за лесом меня ждал деревянный домик, оставленный в наследство почившей бабушкой. Позади осталась неплохая работа в деревенской булочной, где меня поздравили ароматными, воздушными пирожками, а ещё там остался несостоявшийся жених, изменивший с моей же сестрицей.