Траектория судьбы - стр. 36
Когда я стоял на пепелище бывшего нашего дома, то думал отнюдь не о золоте, а вспоминал стихотворные строчки Сергея Есенина – они ходили в нашей воронихинской школе по рукам, тоже переписанные на березовой коре:
Эти строки были для меня дороже золота и тогда, и теперь.
Итак, я снова в пути. До железнодорожной станции Поспелиха я доехал на попутной машине, потом легко добрался до станции Тайга. А вот пеший путь, пройденный мною почти три месяца назад, оказался для меня чрезвычайно трудным.
В дороге я переходил много маленьких речушек и ручейков, из которых иногда утолял свою жажду. Черпал кружкой воду и пил. На второй день пути я почувствовал очень сильную резь в животе. В таком состоянии дальше идти не мог. Мою боль ослаблял только один метод: сидение в прохладной воде, но надо было идти вперед. С большим трудом я дошел до села, и у одного из ближних домов лег около завалинки и уснул. Сколько я спал, не помню. Открыв глаза, увидел пожилых женщин, которые суетились около меня: не могли понять, откуда я взялся и почему здесь лежу.
Поговорив со мной, они определили, что со мной случилось. Принесли какой-то микстуры и дали выпить. Ох, как противно было ее пить! Вспоминаю это, и даже сейчас, много лет спустя, становится неприятно во рту. Но вечером я снова ее глотал, а потом поел каши и выпил чашку чая. Ночевал у добрых хозяек по-барски: в сарае на сеновале.
Утром бабушки вновь принесли мне микстуру, кашу и чай. Чай был приятный, настоянный на каких-то травах. Употребив все это, я поблагодарил добрых старушек и пошел по указанной мне дороге. Как жаль, что память не сохранила ни названия населенных пунктов, ни имена добрых людей. Как жаль!..
Идти на этот раз было гораздо труднее, чувствовалось, что организм мой совсем ослаб. Я стал часто останавливаться, чтобы собраться с силами.
Когда я, наконец-то, добрался до Нижней Моховой, было еще совсем светло, и идти в таком виде по селу, где меня все знали, я не решился. Развел костер и стал ждать темноты. Время, как на грех, тянулось медленно. Комары атаковали меня, как полчища Мамая. Отбивался ветками, подставлялся под дым, а им хоть бы что. Наконец-то стемнело, и вот я вновь перешагиваю порог своей избы, где каждая трещинка на досках пола и бревнах стен казалась давно знакомой.
Мама накормила меня, и долго от себя не отпускала – была ее очередь расспрашивать о Гаше, о Нюре, о бедном Викторе. Но, наконец, я поднялся на чердак, где стояла марлевая палатка от комаров и была постель для отдыха летом. Меня тут же окружили братья, друзья-сверстники, и мы проговорили далеко за полночь.