Траектории СПИДа. Книга вторая. Джалита - стр. 26

– Товарищи! На одном из съездов партии, где были откровенные доклады и острые обсуждения, а затем делегаты выразили поддержку единства, Владимир Ильич Ленин наперекор скептикам с воодушевлением воскликнул: “…вот это я понимаю! Это – жизнь!” Много лет минуло с тех пор. И с удовлетворением можно отметить: на нашем съезде снова атмосфера того большевистского духа, ленинского оптимизма, призыва к борьбе со старым, отжившим во имя нового.

Слова понравились, и зал зааплодировал. Все вдруг с удовольствием почувствовали свою сопричастность к ленинскому времени. Начало получилось эффектным, и Ельцин продолжал теперь уже о дне сегодняшнем:

– Апрельский, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года Пленум ЦК КПСС, подготовка к Двадцать седьмому съезду, его работа идут как бы по ленинским конспектам, с опорой на лучшие традиции партии. Съезд очень взыскательно анализирует прошлое, чётко намечает задачи на пятнадцать лет и даёт далёкий, но ясный взгляд в будущее.

… мы, делегаты съезда от миллиона и ста двадцати тысяч коммунистов города (мне поручили это сказать), заверяем Центральный Комитет, что за словом последует дело. Таков наш долг, так требует время, так требует наша партийная совесть.

И снова звучат аплодисменты в ответ на эмоциональные короткие рубленые фразы. Перечень успехов – это обычно дело техники и мало кем слушается. Но главная заготовка на сегодня – негатив. Его надо преподнести особенно чётко, как свои собственные мысли и так, чтоб все уснувшие было, проснулись и разнесли завтра слова Ельцина по всему городу и стране. Негатив пошёл:

– Хочу откровенно высказать беспокойство по ряду вопросов. Много возникает “почему”. Почему из съезда в съезд мы поднимаем ряд одних и тех же проблем? Почему в нашем партийном лексиконе появилось явно чужое слово “застой”? Почему за столько лет нам не удаётся вырвать из нашей жизни корни бюрократизма, социальной несправедливости, злоупотреблений?

Что вы, что вы, милый читатель? Только не думайте, что выступавший с такими словами был совсем уж глуп и не смог бы сам ответить на эти вопросы правильно, будто он не знал, что бюрократизм и социальное неравенство существуют сотни, а последнее даже тысячи лет, а потому устранить их за какие-то семьдесят лет являлось чрезвычайно трудной задачей. Конечно, Ельцин это знал, но в тот момент, как, впрочем, и во все последующие, для него важна была не суть вопроса, а суть его произнесения с целью создания впечатления борца за народное благо, чтобы выглядеть защитником народа, его верным заступником, а потому он уверенно продолжал свой трибунный монолог