Традиции & авангард. Выпуск № 1 - стр. 12
Праздничную службу вёл архиепископ Макеевский Варнава, он прибыл сразу за нами и благословил, проходя мимо. Потом мимо прошла тонкая монахиня с юным лицом и золотым настоятельским крестом на шее.
– Это что – игуменья? – удивилась я.
Марина кивнула.
Под железным скелетом купола положили новые доски, и служба идёт не под совсем открытым небом. Полностью обнажён алтарь, царские врата вынесло взрывами, кое-где на обглоданных колоннах сохранился красивый бесцветный орнамент. Фрески под потолком были написаны то ли на ткани, то ли на ином покрытии стен, и сейчас, оторванная с верхнего угла, ткань упала к своему подолу и скрыла рисунок от посторонних глаз, и ангел рядом тянется помочь, но не умеет, и никакой муки бессилия нет на его лице. Всё в руках Божьих.
Внизу к листу ДСП прикручена расстрелянная икона Иверской.
Холодно, невероятно холодно, от дыхания священников и прихожан вверх поднимается пар, его тут же сносит воющим ветром.
Когда клирос запевает «Иже херувиме», на меня сквозь пробоину в стене падает солнечный луч. Подставляю ему обледеневший нос и тут же начинаю хлюпать. Хлюпают все вокруг. Холодно, очень холодно. Поминутно открывается входная дверь, и ветер врывается в толпу, скользит между пуховиками и пальто, остужает ноги.
Я не готовилась, но батюшка разрешил причаститься, и я понимаю, что не уйду из этого истерзанного храма, даже если завоет не ветер, а железо. И служба не прекратится.
Причащают из двух чаш, а теплоту дают горячей, и я беру её дважды, чтобы согреться. Оказывается, расстрелянная икона прежде хранилась в библиотеке, а под обстрел попала при переезде. После этого её определили на постой в разрушенный, но живущий храм.
На Крестный ход мы не идём, а идём на кладбище с местным поэтом Павлом Ивановичем. Знакомиться с его родственниками. Вчера он читал мне свои военные стихи, и я сказала, что в них много злобы.
– Пойдёмте, я покажу, что они сделали с надгробиями, поймёшь, откуда злоба!
С дорожки он сходит в траву, и на испуганный окрик Марины отвечает, что всё тут излазал, конкретно на этой стёжке мин нет.
– Они в мае прямо на дороге лежали – не пройти. А сейчас-то что…
Сослепу путаюсь в проволоке-ограждении и внезапной волной понимаю: хорошо, что не растяжка. Гранитные надгробия разбиты на куски и собраны в кучу, некоторые покойники глядят половиной лица, от других ничего не осталось над землёй. – Видишь вышку?
Вдали торчит нечто покорёженное и страшное. – Это аэропорт, диспетчерская вышка. Там снайпер сидел, он и по кладбищу тоже стрелял, по похоронным процессиям.