Традиции & Авангард. №3 (22) 2024 - стр. 41
– И много ты… – я замялась, подбирая слово, – положил?
– Шестьдесят, – ответил он, но уже не столь жизнерадостно. Ну да. Это же человеческие жизни. Чему радоваться?
– Это много, очень много, – пробормотала я, пытаясь представить шеренгу молодых парней из шести десятков человек.
Не получилось представить. Шеренга падала, колени у парней подламывались. Картина распадалась на кусочки. А впрочем, дело житейское. На войне как на войне!
– А они тебе не снятся? – зачем-то спросила я.
Затор рассыпался, движение набирало ускорение. Вдруг парень резко повернулся ко мне. Руль не бросил, но на дорогу не смотрел. Я снова завибрировала. Добром эта поездка не кончится.
– Снятся же, снятся! Каждый день снятся! Ночь каждую. Без перерыва.
Он так и сидел, глядя на меня, а машина браво стремилась вперёд. Сама по себе.
– Тормози! – крикнула я. – Встань вот здесь. Тут свободно.
Он послушно поставил машину между обледеневших сугробов. И всё смотрел на меня. Точнее, не на меня, а куда-то вглубь себя, пытаясь понять, что с ним происходит каждую ночь. Да, он мучается от непонимания. У него всё ясно в голове. Есть цель. Есть понятие о долге и чести. Он солдат. Сказали встать в строй – встал. Но почему теперь снится шеренга из шести десятков человек – не понимает. Надо бы успокоить его. А то пропадёт парень. Потом жизнь возьмёт своё. Его молодость сама всё решит.
– Ты давно приехал в Ленинград? – Я всегда называю город привычным именем, когда волнуюсь.
– А прямо оттуда и приехал. Вышел из госпиталя, женился. Вот, на работу устроился.
– Не выпиваешь? – строгим тоном спросила я.
Совсем как старая учительница.
– Не пью, не курю! – бойко отрапортовал солдат. – Спортом занимаюсь.
– Жену любишь?
Отвечает – не придраться. Что же в нём надломилось?
Ведь не должно бы. Слишком он прямой и без углов. Профессиональный солдат. Такие не ломаются.
– Очень люблю! – И вдруг его светлые глаза слегка повлажнели. – Но каждую ночь просыпаюсь оттого, что душу её.
– Как это? – похолодела я.
Вот он где, надлом! Вот он. Парню плохо. И он не понимает, почему это происходит с ним.
– Да. Мне страшно!
В его голосе сквозило невыразимое страдание, которое он хотел скрыть от меня, от окружающих, от матери. От всего мира. Я содрогнулась и передёрнула плечами. Как же ему живётся? Это ведь мучение. И молодость не в помощь. Дело-то житейское, но не очень. Такой не пойдёт просить помощи. И никому не расскажет о своей беде. А мне поведал потому, что я профессионал по допросам. В уголовном розыске мне приходилось часами разговаривать с подозреваемыми в поисках истины. Да, профессию не отбросишь в одночасье. Я снова передёрнулась и выпрямила спину, вспомнив, что я старший офицер. Отбросив в сторону сентиментальность, отчеканила по слогам: