Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - стр. 18
Как выяснилось в следующий миг, вовсе даже и не кровоподтек, а все та же неубиваемая брошка. Или непробиваемая? Там же, в остатках изодранного кармана, обнаружилась и сплющенная, похожая на причудливый гриб пээмовская пуля со стальным сердечником. Очень интересно, очень… Похоже, не врал поручик насчет того случая, когда ему в грудь пулеметная пуля прилетела. Да и заштопанный в месте попадания френч я сам видел, помнится. Он их что, притягивает, что ли, пули эти? Причем исключительно в сердце. А вообще, повезло, можно даже сказать, безумно… – я автоматически погладил пальцем неповрежденную поверхность «рубина». Снова, блин, неповрежденную, как и в тот раз! Ведь эта пуля мне предназначалась! И если б не поручик, шестиграммовый подарочек благополучно финишировал бы в моем организме, почти наверняка приведя к несовместимым с жизнью последствиям!
И тут до меня наконец дошло. Накрыло, можно сказать. И я немедленно снова вспомнил женщину легкого поведения, причем, кажется, не раз и даже не два.
Когда я перестал материться – секунд тридцать непрерывного потока сознания, – вокруг ничего не изменилось. Поручик все так же плавал в неведомых даже лучшим психиатрам пучинах бессознательного, хоть и порозовел. И то хлеб, ага. Итак, что у нас в активе? Негусто, если честно: мы оба живы, находимся не пойми где, но, скорее всего, не в своем времени – не такой уж я идиот, чтобы не понять, что произошло. Упрощенно говоря, в тот момент, когда в артефакт Гурского попала пуля, нас куда-то перенесло. Из непонятного – всего один момент: отчего поручика не вышвырнуло в прошлое или будущее в тот раз, когда в брошь влупила пулеметная пуля? Нет, я, разумеется, могу допустить, что взрыв гаубичного фугаса, перенесший его в мое время, куда более весом, чем какая-то там пуля из пулемета господина Хайрема Максима или винтовки штабс-капитана Сергея Ивановича Мосина, но отчего тогда не самый мощный в мире пистолет оказался круче?! Можно, конечно, предположить, что первая просто не попала в центр непонятной «брошки», но как-то это все зыбко и не слишком серьезно…
Кстати о брошках и их владельцах: переправив загадочное украшение в карман джинсов, я занялся реанимационными мероприятиями. Попросту говоря, основательно похлопал Гурского по щекам, приводя в чувство. Николай Павлович не подвел – забормотав что-то невразумительное, пришел в себя, глядя вокруг вовсе уж осоловевшими глазами. На наконец-то сформированный вопрос я лишь неопределенно пожал плечами: мол, понятия не имею, где мы и… когда. Понятно одно: мы больше не в городе. И – ох, и отчего я так в этом уверен? – скорее всего, даже не в моем времени.