Торжествующий дух - стр. 13
В начале октября 1886 года в газете «Новое время» появился разбор книги стихотворений К. Р., написанный Виктором Бурениным, критиком и поэтом, драматургом и фельетонистом. 4 октября К. Р. записывает: «В Павловск я поехал с 4-х часовым поездом. В вагоне читал фельетон Буренина и письмо Грота о моих стихотворениях. Буренин меня не обругал и отнесся к моей книжке, пожалуй, сочувственнее, чем к стихам Апухтина.
Стихотворение «Отцветает сирень» называет он виртуозным по форме». Ответ Я. К. Грота, который был не только филологом и лингвистом, но и поэтом, на посланную ему книжку, пришедший по почте, был гораздо дельнее. «Письмо Я. К. Грота доставило мне огромное удовольствие, – пишет К. Р. – Он с тщательным вниманием просмотрел всю мою книгу и отметил понравившиеся ему места и все замеченные им погрешности. Такого рода дельный разбор – не то что не имеющие для меня важного значения взгляды всяких писак и фельетонистов и дает мне новый толчок вперед. Я с удвоенным рвением, можно даже сказать ожесточением, начинаю работать над отделкой своих последних произведений, стараясь достигнуть большего совершенства. Я совершенно чистосердечно и искренно говорю о своих последних стихах, что гордости нет в моей душе, что для меня ничтожны отзывы толпы, когда самый этот дар для меня лучшая награда и я смотрю на него как на талант, с помощью которого я обязан приобрести другие таланты»[5].
16 сентября было получено письмо от Ивана Александровича Гончарова. «Он благодарит за книгу моих стихов и разбирает их. Ему они кажутся искренними, и он в этом видит главный признак таланта; выше всего он ставит «Письмо из-за границы», «Из лагерных заметок» и «Умер». Это письмо очень меня обрадовало и доставило мне большое удовольствие; он исписал целых два с половиною больших листа. Я согласен с ним, что стихи, которые ему понравились, одни из удачнейших моих произведений. Но он ничего не говорит о коротеньких лирических произведениях, в которых я старался выразить свою любовь к нашему северу, к нашей скудной, но милой природе».
В конце октября Гончаров посетил К. Р. в Мраморном дворце. 3 ноября он писал ему: «Возвращаясь по набережной пешком домой, я много думал о замышляемом Вашим Высочеством грандиозном плане мистерии-поэмы, о которой Вы изволили сообщить мне несколько мыслей.
Если, думалось мне, план зреет в душе поэта, развивается, манит и увлекает в даль и в глубь беспредельно вечного сюжета – значит надо следовать влечению и – творить. Но как и что творить (думалось далее)? Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все Его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия, и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах христианского учения, нечего… Следовательно, художнику-поэту остается на долю дать волю кисти и лирическому пафосу, что и делали и делают живописцы и поэты разных наций… Всем этим я хочу только сказать, какие трудности ожидают Ваше Высочество в исполнении предпринятого Вами высокого замысла. Но как Вы проникнуты глубокою верою, убеждением, а искренность чувства дана Вам природою, то тем более славы Вам, когда Вы, силою этой веры и поэтического ясновидения – дадите новые и сильные образы чувства и картины – и только это, ибо ни психологу, ни мыслителю-художнику тут делать нечего.