Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия - стр. 26

, как их называют в нашем предании. Их искусством было создание реальности из мудро произносимых слов и весело выбираемых убеждений. Среди мудрейших были те, кто вел борьбу с пагубным страхом, который столь часто порождается человеческим мышлением.

Живя в человеческом теле, я не всегда знал, кем мне в один прекрасный день суждено было стать. Правда, даже среди моих ближайших родственников были духовные воины. Когда я родился, моя мать уже была известной курандерой[14] и применяла в своей целительской практике многие священные ритуалы, которым научилась у моего деда дона Леонардо. Его отца и моего прадеда звали Эсикио. Хотя его с юмором, к которому примешивалась доля страха, чаще всего именовали «плутом», среди взрослых, окружавших его, Эсикио прослыл живой легендой. Для детей же, в том числе и для меня, он был призраком, привидением, всевидящим оком. Мы не знали, что за проделки числились за ним в прошлом и на какое волшебство он все еще был способен, но на всякий случай говорили о нем осторожным шепотом. Его имя, как и имена всех древних шаманов, произносилось с почтением и трепетом.

Даже став уже молодым мужчиной, я и вообразить не мог, что такими словами, как «шаман» и «плут», когда-нибудь будут называть меня. Я мечтал о респектабельной жизни врача, вносящего посильный вклад во всеобщее здравоохранение. Невозможно было и помыслить, что сбудутся предсказания моей матери о моем предназначении, что я буду служить человечеству так, как это представляла себе она.

Как и все ее рассказы обо мне, история моего зачатия всегда излагалась мифологически. Так Сарита повествовала почти обо всем: о наших предках она говорила с таким же благоговением, как о святых и ангелах. Я никогда по-настоящему не верил ее рассказам обо мне в том виде, как она их излагала всем, но со временем понял, что для нее это была ее собственная история. Мое зачатие и рождение, мое погружение в видение мира и мое возвращение к ней, к древним верованиям и практикам – все это было про нее. И в чем-то очень важном она была права. Все это действительно было о ней. Ее рассказы были выражением веры – веры в себя. Видеть, как она проживает свою жизнь с такой верой, было для меня величайшим из всех уроков. Вера проявлялась в том, что она воздавала должное Богу Отцу и препоручала себя воле Пресвятой Девы Марии. Проявлялась она и в постоянных просьбах к святым помочь ее благому делу. Она проявлялась так, потому что ей необходимо было так проявиться, – но власть над людьми и событиями в ее видении ей давала вера в себя. Эта вера оживотворяла ее историю. Эта вера давала жизнь больным. И именно эта вера дала жизнь мне.