Толлеус, искусник из Кордоса - стр. 22
Вызванный сердобольной хозяйкой знахарь пристыженно развел руками – его возможности были скромнее искусного амулета. Вердикт вынесли однозначно неблагоприятный – старик не дотянет до завтрашнего утра. К вечеру Толлеус очнулся и ясным голосом попросил принести бумагу и чернила. Исписав два листа, он тяжело откинулся на подушки.
Сабана Имменсиус пришла забрать завещание, но это оказался всего лишь бред – непонятные закорючки и стрелочки, которые обычно рисуют дети, когда еще не умеют писать. Трактирщица скомкала лист и швырнула в угол – утром постояльца вынесут и приберут номер.
Закрывать глаза старику не потребовалось. Удивительно, но кордосский искусник был все еще жив и просто уснул. А утром наступило некоторое улучшение: Толлеус пришел в себя и заказал бульон. А после полудня даже смог сесть.
Вечером, держась за стенку, старик доковылял до общего зала и, найдя хозяйку взглядом, жестом подозвал ее к себе.
– Я вчера писал что-то или мне померещилось? – с волнением спросил он.
– Ты лишь портил бумагу, господин, а не писал, – без обиняков заявила Сабана. – Не о том сейчас думаешь. Чуть не преставился, а все о бумажках спрашивает… Возвращайся-ка обратно и отлеживайся!
– Это может быть важно. Где она? Мне надо на нее взглянуть, – напрягся Толлеус.
– Нет ничего важного в глупых каракулях, – отметая все возможные возражения, припечатала трактирщица. – Бумажка давно в мусоре. Уже поди на растопку пошла…
Старик вцепился в ее руку мертвой хваткой.
– Мне очень нужно на нее взглянуть! – С этими словами он сунул хозяйке в ладонь серебряную монету.
– У тебя бред, господин. За такие деньги я сама исчиркаю тебе хоть сотню листов. – Сабана вернула монету. – Ладно, я посмотрю… – И она поспешила отойти от сумасшедшего.
Через пять минут одна из служанок притащила смятый листок. Толлеус с жадностью вцепился в него. Бледные губы растянулись в улыбке. Теперь искусник потребовал принести ложку.
Сабана с жалостью смотрела на старика, шевелящего губами в споре с самим собой и размахивающего посохом. Никаких сомнений, его рассудок помутился. Такое иногда бывает после тяжелой болезни. Тело поправилось, а разум умер. Как бы он беды не наделал своим Искусством. С него станется…
А Толлеус уже закончил свои махинации и снова подозвал трактирщицу. Та приблизилась не без опаски. Старик выглядел плохо и даже жутко: лицо цвета выбеленной солнцем кости, иссиня-черные мешки под глазами, руки дрожат, рот щерится в беззубой улыбке.
– Навряд ли мне удалось бы снова сочинить эти «каракули»! – торжественно начал Толлеус. – И все-таки однажды я это сделал! – гордо добавил он, потрясая листком. – Вот оно! – Старик протянув Сабане ложку.