Только один год. Лишь одна ночь (сборник) - стр. 34
Так что когда история подходит к концу, мне не ясно, понятно ли было из нее хоть что-нибудь. Но по какой-то причине мне все равно становится легче.
– Ну, – спрашиваю я у Бруджа, – что теперь?
Брудж принюхивается. Весь дом пропитался ароматом соуса.
– Готово. Пойдем есть.
Двенадцать
– Я тут подумала, – начинает Ана-Лусия. На улице снег с дождем, а в ее комнате тепло, и мы устроили на кровати небольшой пир из тайской кухни.
– Такое вступление никогда не сулит ничего хорошего, – в шутку говорю я.
Она швыряет в меня пакетик с соусом для утки.
– Про Рождество. Я знаю, что ты его особо не празднуешь, но, может, поедешь со мной в следующем месяце в Швейцарию. Отметишь в кругу семьи.
– Я и не знал, что у меня семья в Швейцарии. – Я продолжаю шутить и засовываю в рот спринг-ролл.
– С моей семьей, – говорит она, и взгляд ее становится неприятно пристальным. – Они хотят с тобой познакомиться.
Ана-Лусия – дочь обширного испанского клана, наследница судоходной компании, проданной китайцам до того, как кризис ударил по их экономике. У нее бессчетное число родственников, братьев и сестер во всей Европе, Штатах, Мексике и Аргентине, и она обзванивает их всех по кругу каждый вечер.
– Ведь никогда не знаешь, как жизнь повернется. Возможно, однажды и ты станешь считать их своей семьей.
Мне хочется сказать, что у меня уже есть семья, но теперь это уже едва ли правда. Кто остался-то? Я да Яэль. Ну, и дядя Дэниэл, но он почти не считается. Ролл встает поперек горла. Я запиваю его большим глотком пива.
– Там очень красиво, – добавляет она.
Брам однажды возил нас с Яэль в Италию кататься на лыжах. Мы с ней все время сидели в комнате и кутались, чтобы не мерзнуть. Он урок усвоил. На следующий год мы отдыхали на Тенерифе.
– В Швейцарии слишком холодно, – говорю я.
– А тут очень хорошо? – иронизирует она.
Мы с Ана-Лусией вместе три недели. Рождество – через шесть. Даже не надо иметь мозги, как у Вау, чтобы решить эту задачу.
Я молчу, она опять начинает.
– Или, может, ты хочешь, чтобы я одна уехала, и чтобы тебя мог погреть кто-то еще? – Ее тон меняется резко, как я понимаю, полезли наружу подозрения, которые она все это время вынашивала.
На следующий день я опять ухожу на Блумштрат, там я застаю ребят за столом, заваленным бумагами. Брудж смотрит на меня с выражением виноватого пса, сперевшего обед.
– Прости, – сразу же говорит он.
– За что? – спрашиваю я.
– Я, кажется, рассказал им немного о нашем разговоре, – запинаясь, отвечает он.
– Но мы не удивились, – добавляет Вау. – После твоего возвращения видно было, что что-то не так. И я сразу понял, что шрам не из-за велика. Когда падаешь, такого не бывает.