Только (не) мы - стр. 83
— На что тебе нужно время?
— Три недели. Максимум четыре. Мне нужно три-четыре недели.
— Я не спросила, сколько…
— Я слышал твой вопрос. Просто дай мне это время. Договорились?
Три-четыре недели… Три-четыре недели…
Двадцать один день или двадцать восемь дней, в среднем — двадцать пять.
Говорят, за это время можно воспитать любую привычку или же отвыкнуть от старой. За двадцать с лишним дней формируется устойчивый психологический каркас, где новое полностью замещает старое, и уже не тянет назад, не клонит в сторону.
Однако Тони не было рядом гораздо больше, чем двадцать пять дней. Его не было три месяца, даже больше — сто дней. По их прошествии воспоминания о нашем совместном времени должны были уничтожиться четырежды: один раз перенестись в корзину памяти, и ещё три раза на то, чтобы удалиться с жёсткого диска и всех запасных серверов, подчистую. Но почему-то этого не произошло, даже наполовину.
Я всё помнила, как раньше. Могла узнать без труда по одному запаху марку его любимых сигарет, могла воспроизвести до мелочей, шаг за шагом, как мы притрагивались друг к другу, как вибрировала кожа в тех местах, где её плавили поцелуи. Я могла назвать песню, под которую мы танцевали у меня дома в последний раз. Могла нарисовать по памяти изгиб ресниц Тони, во что он был одет, и как выглядит без одежды.
Мне предстояло выждать ещё один рубеж в три-четыре недели, хоть я и не знала, чего именно жду.
Я позвонила маме и сказала, что некоторое время не буду приезжать, потому что получила важное задание на работе. Я позвонила Габи и сказала, что не смогу прийти к ним с Вовой на Рождество. Я купила мешок картошки и забаррикадировалась дома, выходила только погулять в ближайший сквер и поражалась тому, насколько мне неприятно встречать иногда других людей, хотя никто из них не пытался привлечь моё внимание, заговорить или познакомиться. И я даже не понимала, что именно действует так разрушительно, а потом поняла: среди них не было Тони, я не видела его.
Изредка я видела приходящие сообщения, улыбалась им, но старалась сразу уйти мыслями в свой текст. Я дописывала роман и хотела успеть его закончить до того, как истекут назначенные три-четыре недели, а затем…
А что «затем» — я понятия не имела. «Затем» было столь же призрачным и туманным, почти как вопрос в духе «Кем вы видите себя через десять лет?». Только речь шла не о десяти годах, а всего о двадцати с небольшим днях, по истечении которых я ничего не видела и не представляла.
Ранним утром двадцать четвёртого декабря меня разбудил какой-то страшный скрежет, словно кто-то рвал ножницами жестяной лист.