Только (не) мы - стр. 75

— Пожалуйста, не огорчайся, Илзе, — тепло произнёс Андрис.

А мне вдруг показалось, что он будто бы просит прощения, но прощать мне ему было нечего. Мой муж являлся для меня фактически святым, и, как бы ни богохульно было такое говорить, в его святости я утвердилась не меньше, чем в святости тех, кто официально причислен к лику святых. Мама София чувствовала так же. И не потому, что Андрис — её сын, и не потому, что младший сын, а потому, что Андрис изначально не был создан, чтобы грешить.

Вечером я помогала ему собирать вещи. Андрис вёл себя ещё более молчаливо и сдержано, чем всегда. Я положила ему вязаные носки и грелку и больше не мучила его вопросами, которые мучили меня. Полагаю, в чём-то он поступал так же. Бережное отношение друг другу всегда находится где-то на стыке между полной открытостью и умением сохранять молчание в те моменты, когда слова могут только ранить. В данный момент я тревожилась и вряд ли смогла бы обрисовать причины этой тревоги, хоть и понимала, что беспокойный клёкот в душе был вызван не только страхом провести Рождество в одиночестве — я никогда не придавала этой дате большого значения, но в первую очередь переживания мои были связаны с Андрисом — как он совладает в наплывом чувств, как справится со своей миссией. Я пожалела, что обратилась к нему с вопросом, который никак не мог быть решён до отъезда. И получалось, теперь ему станет вдвойне непросто.

— Илзе, — сказал Андрис, глядя на то, как я тщательно укладываю бутылку Рижского бальзама в его чемодан, чтобы стекло не повредилось в дороге, — я очень рад, что ты решилась посоветоваться со мной насчёт опекунства.

— Правда?.. — искренне удивилась я тому, что Андрис фактически прочитал мои мысли.

— Правда. Я догадывался, что рано или поздно ты задумаешься над этим. Я горжусь тобой.

Я улыбнулась, тронутая его словами:

— Да нечем пока гордиться…

— У тебя доброе сердце, Илзе. И я хочу сделать так, чтобы оно знало как можно меньше страданий.

— Ты и так это делаешь, Андрис.

Он отрицательно покачал головой, но ничего не ответил. Мы выключили свет и легли спать.

Я боялась, что в эту ночь уж точно не смогу уснуть, но, вопреки ожиданию, уснула легко и быстро. А утром вместо Андриса обнаружила рядом с собой на его подушке записку: «Я люблю тебя, Илзе Эглите. Я люблю тебя больше, чем бога, потому что ты — моя жена. А значит — моё всё».

20. Глава 9 (Ч.1)

После ухода Тони мой мир рухнул.

В один миг истёрлось в пыль всё, из чего я раньше состояла, чем жила. В каком-то смысле я перестала существовать: не ведала радости, голода, страха — от меня осталась только дряблая физическая оболочка, которая умела лишь беспрестанно рыдать. Я не ела, не писала, почти не спала и могла провести весь день под одеялом, трясясь от холода и слёз, не желая ни общаться с другими людьми, ни приводить себя в порядок.