Только не Айви Покет! - стр. 27
Бедная мисс Олвейс – она полностью подпала под власть моего обаяния. Так трогательно! Но мне не терпелось отправиться дальше. Мы обнялись на прощанье и расстались. Мисс Олвейс обещала написать мне тем же вечером, а я обещала прочесть её послание, как только будет время.
Незадолго до трёх часов я подошла к дому в Белгравии, и меня сразу же затащила в дом экономка по имени миссис Вэнс (краснолицая беззубая толстуха). Едва дверь за нами закрылась, экономка тут же скрылась на кухне, чтобы выкурить трубочку. Горацио Бэнкс ждал меня в гостиной. На нём был всё тот же тёмный костюм и цилиндр. Он подробно расспросил меня о том, что я делала с тех пор, как мы расстались, и, похоже, особенно заинтересовался встречей с мисс Олвейс.
– Я хотел бы познакомиться с этой вашей подругой, – мрачно сказал он.
Я пожала плечами:
– Зачем, дорогуша? Уверена, вы покажетесь ей неимоверно скучным.
Далее мистер Бэнкс запретил мне выходить из дома. Это опасно, заявил он. Так опасно, что он решил лично проводить меня на вокзал и посадить на поезд до Саффолка.
Что самое неприятное – этот грубый старый законник велел мне написать письмо леди Амелии (маме Матильды) и сообщить, что я везу её дочери подарок от герцогини Тринити. Так положено, сказал он. Как будто меня требовалось учить хорошим манерам! Когда письмо было готово, он направился в кабинет герцогини, чтобы уладить какие-то юридические дела, но прежде наказал мне оставаться в гостиной и читать книгу. Разумеется, я обещала, что буду читать.
Оставшись наконец в одиночестве, я отправилась исследовать дом герцогини.
Он оказался старый. Пыльный. Битком набитый старомодной мебелью. Поблёкшие ковры. Безвкусные старинные вещицы. Даже картины на стенах были унылыми и безжизненными. У герцогини оказался отвратительный вкус.
Я брела сквозь анфилады унылых комнат на верхних этажах. Мебель была закрыта чехлами. Шторы на окнах задёрнуты. Среди бесчисленного множества комнат лишь одна вызвала у меня интерес. Музыкальная гостиная. Она была такой же тёмной и загромождённой хламом, как и другие, но сквозь ставни пробивался луч предзакатного солнца.
И словно луч прожектора, этот свет падал на огромный рояль. Я села за него. Открыла крышку. Перед моим внутренним взором возникла спальня герцогини в Париже. Это воспоминание отозвалось в моей душе. В животе словно бабочки затрепетали. Наверное, поэтому я и сыграла «Лодка-лодочка, плыви». А может быть, я действовала по велению интуиции. Так или иначе, я не слишком сильно удивилась, когда, едва прозвучала последняя нота, из недр рояля послышались знакомые щелчки. В передней деке открылся зев тайника.