Только для нас - стр. 30
И как ее теперь искать?
Где брать информацию?
12. Глава 12. Ветка. Сейчас
— Ребят… — я оглядываюсь, с непривычной для ситуации и для себя, мудрой и взрослой, умеющей признавать ошибки прошлого, и, главное, забывать их, отпускать, жадностью осматривая такие знакомые, родные до боли метки нашего общего “вчера”. Пятилетней давности “вчера”.
Берег у реки стал, вроде бы, более пологим. Размывает потихоньку? К нему по-прежнему спускается узкая металлическая лестница. Ох, какая война была, помню, у родителей наших воспитанников и администрации лагеря насчет этой лестницы! Слишком она узкая, травмоопасная, а дети, в стремлении как можно быстрее оказаться у воды и окунуться в речку, часто бывают неаккуратны. Толкнут нечаянно… А лететь-то высоко… Я помнила жесткий инструктаж воспитателей на пятиминутках… И конечно же никто ничего не соблюдал. Как за все время существования лагеря тут никто себе шею не свернул, уму непостижимо…
А с другой стороны — сам лагерь. Невысокое ограждение, которое и пятилетка преодолеть способен, низкие крыши корпусов. Интересно, там до сих пор туалеты на улицах? И душ один на три корпуса? Странно, почему это раньше вообще не казалось проблемой? Сейчас-то я бы ни за что своего ребенка в таких условиях не оставила… Если б он был у меня, ребенок.
Старая конюшня, где держали мирных и привычных к детским рукам лошадок — одна из фишек администрации лагеря: воспитание через любовь к животным. Уход за этими лошадками был частью нашего ежедневного досуга. Необременительной, надо сказать… Все же в чем-то администрация была права: рядом с животными даже самые заядлые хулиганы светлели лицом и с удовольствием скребли и чистили смирных коняшек.
А еще в стороне, за конюшней, сарай с сеном…
В машине становится невозможно сидеть, слишком больно физически от густой, пряной атмосферы, и я, щелкнув ремнем безопасности, открываю дверь и ступаю на мягкую траву, перемешанную с песком.
Каблуки тут же увязают в грунте, покачиваюсь, но уже не от хмеля, нет его, весь выжгло бешено бегущей по венам кровью, а от того, что колени подгибаются.
Слышу, как позади хлопают дверцы.
Мои друзья детства, мои братишки, как я когда-то считала, и даже про себя называла их так, тоже ступают на берег.
Неслышно шагают ближе, спиной ощущаю их присутствие, остротой режущих взглядов.
Торопливо, не поворачиваясь, делаю шаг в сторону, к лестнице, тревожно позвякивающей в темноте.
Чувствую себя неожиданно слабой, такой, что нет сил даже на голос, а потому шепчу:
— Ну зачем вы, ребят?
Я знаю, зачем, я все понимаю… Верней, нет. Не понимаю. Ощущаю, скорее. Во взглядах их, не изменившихся и изменившихся одновременно. Они по-прежнему жадные, горячие такие, Ванька совершенно не скрывал в машине голодного блеска зрачков, и глаза Тима в зеркале заднего вида были черными и пугающе откровенными.