Точка отсчета - стр. 3
«Ты меня любишь?»
Объявляют следующую станцию. Мои соседи неторопливо пробираются к выходу. Шумной ватагой, с гиканьем и улюлюканием входят подростки. Все облегченно вздыхают, когда они перебираются в другую «курящую» часть вагона. Странно, чем больше их собирается вместе, тем более неуправляемыми они становятся. В одиночку же всегда приветливы и подчеркнуто вежливы.
Напротив меня садится старушка. Смотрю ей в лицо, на блестящую седину и бодрую не по годам осанку. Никогда никому не завидовал за всю жизнь, а сейчас все чаще ловлю себя на том, что завидую…, страшно завидую здесь этим ухоженным старикам.
И тогда… приходит бабушка. Иногда божественно красивая, как на старых фотографиях. Иногда такая, какой ее запомнил я. Безмолвно сидящая на балконе и глядящая прямо перед собой, с сигаретой, зажатой в натруженных пальцах. В такие минуты мы старались ее не тревожить. В эти минуты она была одна, наедине со своей болью, не слыша и не видя никого вокруг.
Потом она «возвращалась». И наш дом вновь наполнялся радостным бренчанием ножей и вилок и тем особенным ароматом ее блюд, которые мне больше никогда, никогда не доведется отведать. И, наверное, тогда ей казалось, что они оба, муж и сын, которых отняла у нее судьба, сидят за этим большим столом, который она накрывала каждое воскресенье для нас, еще живущих…
Умирала она так же тяжело, как жила. Метаясь по белоснежной постели и поочередно вскрикивая имена родных. Потом пришла соседка и закрыла ей глаза. Было не так страшно, как тогда в детстве, когда хоронили Селима. Я внимательно вглядывался в ее удивительно спокойное и безмятежное после месячных мук лицо, пытаясь осознать до конца действительный смысл слов полуграмотной суетливой соседки, все время повторяющей:
«Счастливая, счастливая…»
Старушка давно уже мне что-то рассказывала, жалуясь на дочь, которая не хочет ее видеть. Я кивал головой, стараясь ухватить нить пропущенного. Ее слова перекрыл зычный молодой голос, обладатель которого пробирался по узкому коридору вагона, толкая впереди себя тележку с напитками и бутербродами. Я предложил ей кофе. Она внимательно посмотрела на меня и уверенно сказала:
– Ах, вот откуда ваш акцент. Вы итальянец!
– Нет, я азербайджанец.
– А-а…, это интересно.
Она не спрашивает, а мне не хочется сейчас вдаваться в географические и исторические проблемы.
– Все мы – дети земли, – сказала она, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
Я улыбнулся и прикрыл глаза, чтобы ей удобно было положить сахар в свою сумочку. Когда я открыл глаза, то сахар уже растворился… вместе с моей завистью. Сейчас ли только? А может быть, еще тогда, когда увидел, как в кафе два хорошо одетых пожилых человека крали потихоньку булочки со стола. Или, может быть, когда увидел другую старушку, подбирающую явно не ей принадлежащие деньги и с резвостью молодой восемнадцатилетней девушки, исчезнувшей в толпе супермаркета?