Ткань Ишанкара - стр. 11
Сэл затих и уставился в окно, и Горан подумал, что так делают подростки, женщины и старики, чтобы сдержаться и не заплакать, но Горан не верил, что Сэл был способен плакать.
– Что молчишь? – через некоторое время спросил Сэл.
– Ты говоришь – я молчу.
– Я прав? Ну хотя бы в целом я прав?
– Прав, – подтвердил Горан. – И если бы все это высказал мне кто-нибудь другой, а не ты, я бы даже, наверное, устыдился.
– Горан, – Сэл вернулся в кресло. – Я говорю тебе все это не для того, чтобы увидеть твой стыд и раскаяние. Если хочешь, я не получаю от этого удовольствия. Как и ты, я думаю.
– Да уж, – согласился Горан. – Понимаю, почему тебя называют старым лисом. Положим, я признаю, что мой побег в реальный мир не удался. Положим, я признаю, что все пять лет меня терзает чувство вины перед сэром Котцей. Да что там мелочиться, я признаю и соглашусь со всем, что ты сказал, – Горан испытующе посмотрел на Сэла.
– Но? – подтолкнул его Сэл.
– Мои признания мало что изменят, потому что ты пришел не для того, чтобы учить меня жизни.
– Нет, хотя и не без этого, – осклабился Сэл. – Я пришел изменить твою жизнь, – и он, как профессиональный телевизионный проповедник, простер руку в сторону своего единственного последователя.
Горан боялся, что раз Сэл смог выйти за черту, то, возможно, и одного его прикосновения может быть достаточно, чтобы они не дай бог смогли вечно общаться в межреальности.
– Обижаешь, – Сэл заметил движение глаз Горана. – Я думал, мы начали доверять друг другу. И хотя смерть не так страшна, как кажется тем, кто не умирал, я не стану сейчас забирать твою душу, ты мне нужен живым.
Горан недобро засмеялся в ответ и с мстительным удовольствием сказал:
– А ты и не сможешь. Похоже, твоя некромантесса наконец-то определила круг твоих прав.
Тайра слышала голоса: детский плач, смех женщин, глубокие мужские и ломающиеся подростковые, они звучали одновременно на разных языках, вернее, Тайра знала, что все эти люди при жизни говорили на разных языках, а теперь от всего разнообразия остались лишь интонации и акценты, сами же слова стали воспоминанием. Они пытались рассказать свою историю или спросить о чем-то, или звали куда-то, и от невозможности ответить всем было необъяснимо грустно.
Тайра не открывала глаз, боясь увидеть сразу всех, говорящих с ней, боясь того, что все они, как и Сэл, на ее крови из бесплотных теней выросли в осязаемые сущности. Она старалась не слушать их, цепляясь за то появляющиеся, то исчезающие голоса Сэла и Горана, которые о чем-то яростно спорили. Тайра внезапно отчетливо услышала отца Ильхана и Аиши, который словно бы на проповеди говорил: «И вот, вы убили душу и препирались о ней», и поняла, что Горан и Сэл спорили о ее душе.