Тишайший (сборник) - стр. 84
«А где же та, что в церкви была?» – свербила мыслишка, но Петр Тихонович уже совсем пустился по воле волн – будь что будет! Хоть и несдобровать, да погибель-то больно сладкая.
Послушался, пошел в баню. Баня как баня, только света много.
Налил воды в ушат, попробовал растопыренной пятерней воздух на подловке – плотен ли, поискал веник, а ему веничек-то и подают.
Оглянулся – она. Бог ты мой, она! И тоже для бани совсем готова.
В себя не успели прийти – дверь настежь, и вся ватага с пленным Лазоревым, вереща и умирая со смеху, ввалилась в блаженное духмяное тепло бесовской полуночной бани.
– Пропали! – радостно вопил Лазорев, сдавшись сразу всем.
– Тут и сказке конец! – почему-то выкрикнул Петр Тихонович.
Но сказка кружила нестерпимым вихрем, и, когда пришло наконец отрезвляющее бессилье, «доверенное лицо» запоздало перепугалось своры голых безумствующих баб, которые уже занялись собой, забыв замордованных мужиков. И стоило Петру Тихоновичу испугаться, как снова распахнулась дверь, и во всей монашеской смиренности явилась содому игуменья монастыря.
Петр Тихонович, может, и умер бы от одной только мысли: что же теперь будет, но Лазорев, куролес, хлоп лбом об пол.
Игуменья постояла, окаменев, поглядела и ушла.
И больше ничего.
Ни шуму, ни угроз, ни торговли какой. Монашки убрались, Лазорев тоже лошадей в санки заложил, вернулись в Суздаль другой дорогой. И в Суздале – ничего.
В ожидании кары сидел три дня Петр Тихонович в отведенном ему для постоя дому и так ничего и не дождался. Хотел он уж было во Владимир съехать, как прилетел из Москвы Леонтий Стефанович Плещеев.
Застал «доверенное лицо» за обеденным столом. Петр Тихонович потчевал себя пустыми щами, квасом и солеными груздями.
– Пощусь! – объяснил он бедность стола Леонтию Стефановичу.
– Так ведь Великий пост, – согласился Плещеев, окунул ложку в щи, попробовал, поморщился и принялся уплетать грузди.
– Ты уж говори, зачем приехал! – взмолился Петр Тихонович. – Управляющий боярина Никиты Ивановича жаловаться в Москву ускакал… А все ты!
Плещеев вытер платочком губы, пощупал бороду: не накапал ли.
– Накормишь как следует, расскажу, что тебя в Москве ждет, а на голодный желудок… и рассказ будет тощий.
– Эй! – крикнул покорно Траханиотов слугу. – Собери на стол гостю.
Плещеев, выдерживая характер, плотно поел, а потом вдруг и затопал ногами на родственника:
– Сидишь пень пнем! Спрятался! Пол-Суздаля перепортил и на грибках сидит!
Петр Тихонович побледнел:
– Кому же это? Как же это? Никому ведь не ведомо!
– Мне все ведомо! – засмеялся Плещеев. – Да очнись ты наконец. Сообрази, наше время пришло. Ты в штаны пускаешь от каждого бреха, а бояться ныне во всем Московском царстве нужно одного человека, родственничка твоего свет Бориса Ивановича. Никак ты не возьмешь себе в толк! Ты хоть и наполовину дело сделаешь, а врагов все равно наживешь, и уже нажил. Да только и друзей у тебя не будет. Обе, обе руки врагу секи! Пусть все боятся, а один любит. Любовь одного сильного стоит ненависти многих немощных.