Тимош и Роксанда - стр. 10
За решеткой пошла толкотня. Мелькали купцы, бояре, всякая сволочь низкородная, костяки изощрялись, но Лупу глядел на них без содрогания.
Треск костяков не унимался, и, тяжело вздохнув, господарь сел в кровати и открыл глаза.
– К перемене погоды, – сказал он себе, помня каждую картинку неотвязного сна.
Пошарил рукой в изголовье, поймал шнурок с миниатюрными из черного жемчуга счетами, взгромоздил подушки и, поставив счеты на грудь, занялся печальным вычитанием.
Даже малая война, победоносная, обходится в копеечку.
«Надо приказать дворецкому тратить на ведение дома не более пяти червонцев в день, – решил господарь. – И сегодня же, до холодов перееду в Котнар, на тихое житье».
Одевшись и умывшись с помощью постельничих, пошел в домашнюю церковь. Ставил усердно свечи.
«Это тебе, Мирон, – вел он тайные разговоры без слов. – Успокойся и не завидуй. Одному Богу ведомо, какая у меня участь. Я тебя оклеветал перед султаном – и вечная мне за то казнь. Ты безгрешен, что ли? Быть бы тебе в аду, когда бы не венец мученика. Так что – уймись!
Это тебе, Гаспар! У нас с тобой хорошо получилось. Ты меня не успел удавить, а я тебя – сам ты под Цецорой костьми лег. Спи спокойно.
Прими от меня, Мануил…»
У Мануила Василий работал в лавке. Мануил был ювелиром средней руки. Умер он в единочасье, оставив свой капитал Василию.
«Грешен перед тобою, господарь Илия! – ставил Лупу очередную свечу. – Ты вводил любезные моему сердцу греческие порядки, но против тебя-то я и поднял восстание, ибо любовь к Греции была самым слабым твоим местом. В господари мне хотелось. Ты ведь и при жизни знал: я – достойнее тебя и всех прочих искателей… достойнее.
Моисей, хоть бы ты не являлся в дурном сне моем! Яришься, что наградил меня званием великого дворника, что почитал за ближнего друга и не кого-нибудь – меня отправил к султану хлопотать по своим делам. Грешен, за себя хлопотал. Да мало ли кто за себя хлопочет? Видно, Бог меня хотел на печальном троне Молдавии зреть».
От свеч, зажженных господарем, в крошечной молельне стало светло и душно. Василий Лупу взял последнюю, толстую, в аршин величиной, поставил ее за всех разбойников, принявших смерть по его, государеву, указу. Пятнадцать тысяч казнил, вдоль дорог развесил.
4
Торопясь с отъездом в Котнар, в тот день он принял трех послов: московского, турецкого, крымского – и вел дружескую беседу с польским князем Дмитрием Вишневецким и с сыном коронного гетмана Петром Потоцким.
Московскому послу, монаху Арсению, были переданы письма для царя Алексея Михайловича и на словах было сказано: