Тихая вода - стр. 31
А потом семья распалась. Они не успели прожить здесь вместе и одно лето. Поскольку летний дом Томас унаследовал от родителей, дележ имущества не вызвал больших проблем. Пернилла получила квартиру в городе, а Томас участок на Харё. Это было так логично, естественно и справедливо.
И в то же время так невыносимо.
После развода Томас взял «двушку» в Густавсберге. Это казалось удобным, дорога до полицейского участка занимала всего двадцать минут. Но в Густавсберге он не чувствовал себя дома. Только здесь, на Харё.
Томас достал из шкафчика в ванной бритву и мыло и налил теплой воды. Положа руку на сердце, он не испытывал ни малейшего желания садиться в лодку и отправляться на Сандханм. Но Нора пригласила его несколько недель назад, и Томас не хотел огорчать ее отказом, тем более почти накануне ужина.
– Давай же, Томас, – говорила Нора. – Тебе не повредит немного развеяться на свежем воздухе. Нельзя же все время работать или торчать на Харё. Иногда нужно и с людьми пообщаться.
И она, конечно, была права, но боже, как тяжело ему это давалось…
Томас опустился за туалетный столик с бритвой в руке. Иногда самое трудное – сделать первый шаг.
Последние пятнадцать месяцев его жизни выдались такими, что Томас не пожелал бы подобного и заклятому врагу. Ночами он видел Эмили и мучился от собственного бессилия. А днем не решался идти на работу, потому что боялся показать коллегам свою слабость. Их с Перниллой брак распадался на глазах, и Томас ничего не мог с этим поделать.
После развода он еще долго избегал общества. Не то чтобы теперь ему были нужны другие люди, просто потребность в одиночестве всегда оказывалась сильнее.
Почти все дневное время он посвящал работе. Томас потерял счет вечерам, которые допоздна просиживал в полицейском участке. Но темные пустые коридоры действовали на него успокаивающе.
Одиночество исцеляло, хотя, если бы не коллеги, он вряд ли пережил бы это. Подъем с кровати каждое утро оборачивался мучительной борьбой с самим собой. Тем не менее Томас брал на себя все больше. Вызывался делать все, что только было можно. А потом часами сидел над протоколами и рапортами, как будто взял на себя обязательство так или иначе отметиться в каждом расследовании.
И боль стала отступать. Ее место занимала усталость, одолевавшая Томаса все больше. Он не знал, что с этим делать. Весь день был чем-нибудь занят, а вечером падал на кровать без сил.
Последние полгода он спал больше, чем всю предыдущую жизнь. Каждый вечер только о том и мечтал, чтобы лечь и забыться. И словно никак не мог насытиться этим бессознательным состоянием.