«Тихая» дачная жизнь - стр. 4
– Папка… папка!! Ты что, приехал? А мы тебя только назавтра ждали! – дочь легко подпрыгнула и повисла у Сурина на шее, задрыгав загорелыми ногами.
В семьях с разнополыми детьми обычно имеет место негласное разделение симпатий: дочь – любимица отца, сын – матери. У Суриных может не очень явно, но тоже прослеживалась эта тенденция. Если между отцом и сыном имели место довольно сдержанные, без лишней эмоциональности отношения, то дочь Сурин явно баловал, даже вступался, когда, по его мнению, мать чрезмерно притесняла "ребёнка". Напротив, ему казалось, что отношения матери и сына иногда приобретали чересчур панибратский, игривый характер.
– А я вот сегодня… сюрприз вам сделать решил, – Сурин ласково похлопал по попке висящую на нём дочь. – Ну, хвати, хватит… ты ж не пушинка, – он осторожно опустил явно потяжелевшую здесь от свежих молока, сметаны и клубники "вволю" девочку на землю.
Подружки, местные и такие же дачницы, с затаённой завистью наблюдали эту сцену. Далеко не каждая из них могла похвастаться таким отцом, молодцеватым, крепким, к тому же, что было известно из подслушанных разговоров старших, зарабатывающего хорошие деньги. О достатке новых дачников говорило то, что они купили по местным меркам довольно дорогой дом и иномарка главы семейства, на которой он изредка, в основном осенью приезжал, чтобы вывезти картошку и прочие плоды, выращенные на участке при том доме. Девчонки не мальчишки, насколько раньше они созревают, настолько же раньше начинают интересоваться материальными нюансами жизни.
– Мама дома? – спросил дочь Сурин.
– Дома, – светя улыбающейся мордашкой, ответила та.
– А Антон гуляет?
– Не… тоже дома. Мама его не пустила, за то, что вчера пришёл поздно. Она его жуков заставила с картошки собирать… Ну, я пошла, пап?
– Беги, – вновь легонько наподдал счастливо взвизгнувшую дочь Сурин.
Он прошёл в переулок, мимо огороженного старым штакетником своего участка, чтобы выйти к дому. Пригляделся к забору, остановился – сразу три штакетина рядом истлели от старости и провалились во внутрь
– Эээх, забор пора менять. Чёрт, совсем нет времени, – Сурин стал пытаться вновь приладить выпавшие штакетины.
Пришлось их оторвать совсем, залезть через образовавшийся проём на участок, и уже оттуда нарвав травы привязать к продольным жердям. Прибивать эти гнилушки не имело смысла, всё равно, что пришивать гнилую материю. К дому Сурин пошёл уже с тыла, со стороны участка. Участок был в восемнадцать соток, и весь обработать, пока никак не получалось. За кратковременные наезды в посевную, в апреле-мае они успевали вскопать не более половины. А эта, задняя часть, куда он только что залез… здесь почти в человеческий рост вымахала трава. Сурин через эти заросли пошёл к дому, к срубу бани, и будке с крашеной чёрной бочкой на крыше – летнему душу. Оттуда слышались неразборчивые, но весьма звучные, возбуждённые голоса жены и сына – они ругались, вернее Лена ругала сына. Сурин подошёл поближе, но не вышел из травяного укрытия, даже пригнулся, чтобы его совсем не было видно – он хотел вот так, из-под тишка подглядеть, что за конфликт разгорелся у него в семье.