Тест на блондинку (сборник) - стр. 23

Милиционер принялся разворачивать салфетки с трепетом и волнением ребёнка, разворачивающего новогодний подарок.

Я пискнул:

– Не надо…

Мой страх милиционер принял за подтверждение своих догадок и принялся разворачивать каждую складку с каким-то совсем уж иезуитским наслаждением. Я наморщился, кожа горела кремлёвской звездой. Милиционер торжествующе приподнял последнюю складку. Я зажмурил глаза. Наступила гробовая тишина. Даже прилетевшие с юга грачи перестали трещать и уставились на нас.

– Это что? – глухо донеслось из самых недр милицейского организма.

Я раскрыл глаза. Милиционер рассматривал свои слипшиеся пальцы.

– Это… это крем для загара, – выпалил я. – Я часто загораю… – Я даже ткнул пальцем в своё лицо.

Милиционер дёрнул головой, моргнул, бросил салфетки на асфальт, отёр пальцы о китель, опомнившись, принялся тереть то место на кителе, о которое отёр пальцы. И какими-то рывками пошёл прочь.

На этот вечер у нас с мамой был запланирован поход в театр. Чтобы избежать катастрофы, я сказался больным и остался дома. Мама пошла в театр без меня. Пока я мазал физиономию кефиром, эффектный пожилой господин угощал маму шампанским в театральном буфете. Пожилой господин оказался доктором наук и после спектакля пригласил маму в кафе. Они подружились, и мама перестала уделять внимание моей бледности. Теперь в солярий ходить не нужно, разве что ради встречи с Нефертити.

Нино стоит на остановке пятьдесят третьего автобуса, чтобы ехать на Инженерную улицу, где в панельной девятиэтажке она снимает однокомнатную квартиру у пенсионерки Александры Извековой, которая круглый год живёт на даче под Ногинском.

Тут, на берегу Клязьмы, баба Саня ходит в резиновых сапогах, шерстяных тренировочных штанах с вислыми, как древесные грибы чаги, коленями и свитере с подшитым к нему брезентовым фартуком, потому что постоянно копается на огороде. Своим видом она напоминает продавщицу из мясного отдела в гастрономе, что на углу Инженерной и Бегичева.

В этот гастроном, стены которого выложены пожелтевшим от времени кафелем, а лепнина на потолке напоминает бесформенные куски развесного творога, Нино заходит всякий раз, когда возвращается домой после работы.

Она медленно бредёт вдоль прилавков, где под стеклом покоятся окорочка и рыбы без головы, замороженные голени и говяжьи хрящи, а сидящий рядом с кассой в инвалидной коляске Серёженька провожает Нино долгим взглядом, чмокает и бормочет при этом себе под нос: «Косы рыжие густые, брови чёрные навзлёт, глазки синие, шальные, и танцует, и поёт».