Тесла - стр. 9
Многие странности Николы Теслы – отвращение к женским серьгам и персикам, привычка считать шаги во время прогулок и высчитывать объемы суповых тарелок, кофейных чашек и кусочков пищи во время каждой трапезы, стремление разделить все регулярно выполняемые действия на три этапа и т. п. – можно объяснить возникшим в детстве неврозом. Неврозы побуждают человека к каким-то навязчивым действиям, но качественных изменений психической деятельности при неврозах не происходит, так что в корне неправильно называть Теслу «сумасшедшим гением» и вообще развивать тему его психических заболеваний. Для преодоления своих страхов люди выдумывают ритуалы, соблюдение которых закрепляет невроз, но сейчас речь не об этом, а о том, что мальчик, живший в постоянном страхе перед «чудовищами темного мира», создал свой набор ритуалов, которые благодаря ему тоже стали известными.
Пожалуй, наиболее докучливой была потребность (Тесла называет ее манией) доводить до конца все начатые дела. Если Тесла начинал читать труды какого-нибудь автора, то должен был прочесть все его произведения. Он избавился от этой мании с помощью обильного творческого наследия Вольтера – прочел все и сказал себе: «Больше никогда!».
В 1864 году Милутин Тесла получил приход в Госпиче, и семья переехала туда. В возрасте десяти лет Никола Тесла поступил в реальное училище, которое он описывал как «новое и довольно хорошо оборудованное учебное заведение». Тесла вспоминал: «В возрасте десяти лет я поступил в реальное училище, новое и довольно хорошо оборудованное учебное заведение. Физическое отделение было оснащено множеством различных моделей классических электрических и механических устройств. Демонстрации и опыты, периодически проводившиеся преподавателями, вызывали у меня огромный интерес и побуждали к изобретательству. Заодно я страстно увлекся математическими науками, и преподаватель часто хвалил меня за умение быстро считать, которое было следствием приобретенной способности представлять цифры и выполнять действия не просто в уме, как делают многие, а будто бы на бумаге, с карандашом в руках. До определенной степени сложности мне было безразлично, пишу ли я знаки на доске или делаю то же самое мысленно. Однако рисование от руки, которому отводилось много учебных часов, вызывало у меня невыносимую досаду, казавшуюся довольно странной, поскольку большинство членов моей семьи были неплохими художниками. Возможно, мое неприятие обусловливалось сложившейся привычкой к образному мышлению… В тогдашней образовательной системе рисование было обязательным предметом, а мое отношение к нему угрожало моей дальнейшей карьере. Отцу приходилось прилагать немалые усилия для того, чтобы переводить меня из одного класса в другой».