Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - стр. 84
Он не ответил, и Паллант проговорил:
– Зачем терять понапрасну время, Тесей? Все ясно и так.
Но когда Ризона подхватили, чтобы увести, он припал лицом к земле со слезами:
– Помилуй меня, Керкион! Я сделал это не по своей воле. Ксанф угрозами принудил меня. Я пошел на это, чтобы сохранить свою жизнь. Ксанф поверг меня в страх.
Тут все затаили дыхание, ощущая скорее трепет, чем гнев. Ведь я принадлежал богине Део и еще не правил даже четверти положенного срока.
– Но почему тогда, – продолжал я, – ты не открыл мне его замыслы, если не испытываешь ненависти ко мне? Неужели про меня говорят, что я забываю друзей?
Но Ризон лишь повторил:
– Ксанф поверг меня в страх, – а потом вновь припал к земле, умоляя сохранить ему жизнь.
Люди смотрели на меня. Мне было хорошо возле ручья, среди теперь уже проверенных друзей; я думал, что уже понял единственный секрет царской власти. Но нельзя же вечно оставаться мальчишкой.
– Ты просишь слишком многого, – отвечал я. – Только что ты покушался на мою жизнь, потому что Ксанфа боишься сильнее меня. Ты кое-чему научил меня. Эй, кто сегодня сражался копьем, сохранив острый меч? Если есть такой, пусть даст мне оружие. – Мне принесли меч, и я сказал: – Положите шею его на ярмо и держите за ноги и волосы.
Так они и сделали, скрыв от меня лицо предателя. Широко размахнувшись мечом, я разрубил шею и позвоночник. Ризон умер не столь уж тяжелой смертью, если не считать страха.
Потом мы совершили жертвоприношения богам, чтобы отблагодарить за победу. Элевсинцы возносили свои приношения богу войны Эниалию,[62] я тоже принес ему жертву – глупо пренебрегать местными богами, где бы ты ни оказался. Но я поставил и алтарь Посейдону, на его месте теперь святилище бога.
Мы сожгли павших. Паллант уложил труп Ризона под ноги своего мертвого друга, и я понял, почему он не стал оплакивать его, а отправился на розыски предателя. Сквозь дымную пелену погребального костра на меня смотрели глаза Ксанфа. Но время еще не пришло.
Мне сказали, что Пилас был сегодня ранен, и я отправился проведать его. Рука мегарийского царевича была в лубке – рана пришлась в плечо, – но он по-прежнему распоряжался своими людьми. Мы переговорили, и я отправился к себе, но сперва выразил свое удовольствие от того, что рана оказалась нетяжелой.
Пилас поглядел на меня ясными серыми глазами и произнес:
– Я чувствую руку судьбы, Тесей. Нить твоей жизни крепка и разрывает нити других мужей, соприкасаясь с ними. Так решили прядильщицы.[63]
Помню, я удивился тогда. Но Пиласа, должно быть, осенило предвидение, потому что рана его оказалась смертельной, и он умер в Мегаре. Узнав об этом, я опечалился, жаль было терять близкого друга. Но все же, если бы он остался жив, камень на границе Аттики не стоял бы на своем нынешнем месте – на рубеже между Истмом и островом Пелопа.