Тесак, Фургал и другие. «Странные» смерти, дела и быт в российских тюрьмах - стр. 7
Накануне своей смерти он сказал по телефону адвокату: «Теперь мне никто не поможет, ни Ева Михайловна, ни сам президент». А потом его нашли мертвым. И это был как вызов всем нам. То, что случилось с Тесаком, очень похоже на казнь без суда и следствия. Как во времена инквизиции.
«Будни ОНК: хождение за три горя» – эта глава состоит из описания будней общественного контроля. По-хорошему, про все это надо было бы написать отдельную книгу, но будет ли она интересна широкой общественности? Так что рада возможностью поделиться хотя бы несколькими своими материалами. Два из них – пример того, на что способны члены ОНК, если придают публичности нарушения, которые видят.
Сколько бы мы ни писали рекомендаций в журнале ОНК СИЗО № 6 (единственный следственный изолятор для женщин в Москве) и сколько бы ни говорили руководству УФСИН, там ничего не менялось, и страшный перелимит сохранялся. Но всего лишь одна моя публикация под названием «Женский АД в СИЗО 666» полностью изменила ситуацию. Также одной публикации было достаточно, чтобы вип-камеры в «Матросске» заселили простые арестанты, а жуткие камеры в подвале закрыли.
Еще в начале своей деятельности правозащитника я много писала о женщинах в СИЗО, которые нанесли столь смехотворный ущерб, что выдавать их за опасных преступниц даже стыдно, и которым не стоило определять самую жесткую меру пресечения. Это, а также то, что я несколько раз говорила о необоснованных арестах женщин председателю Верховного суда РФ Вячеславу Лебедеву (а он потом давал поручения провести анализ женских арестов) возымело действие – сажать женщин стали намного реже. К слову, помню, как он удивился, в первый раз услышав, что многодетная мать может оказаться в СИЗО по обвинению в «экономической статье», имея московскую прописку. А таких историй было тысяча и одна.
Разоблачение вип-камер было, без преувеличения, опасным. И тут благодарность тогдашнему директору ФСИН Геннадию Корниенко и его заместителю Валерию Максименко, которые поддержали меня в этой ситуации.
Я всегда руководствовалась «правилом трех дней». Если с момента обращения правозащитников прошло три дня и ничего не сделано, то я имею полное моральное право предавать это огласке. Разумеется, в экстренных случаях ждать три дня нельзя. Но вообще это как «Вам шашечки или ехать?» (нужно реальная помощь или шум в прессе?). Конечно, ехать. Приведу в пример одну историю. Однажды в СИЗО нашла генерала Минобороны. Он сидел в камере с уголовниками, мыл полы и драил унитаз, фактически прислуживал им. Когда мы зашли туда, криминалитет над генералом измывался, а он сам изображал улыбку: «Это хорошие люди, я благодарен им за все». Под предлогом сообщить ему информацию о его здоровье, мы его вывели в отельный кабинет. Там генерал зарыдал. Я впервые видела, как плачут генералы. Начальнику СИЗО мы поставили условие: или его немедленно переводят в безопасное место, или мы придаем историю огласке. Он перевел. И я рассказала об этой истории только спустя много времени и без упоминания ФИО. А еще этот случая с генералом пример того, зачем нужны ОНК. Посадить в пресс-хату его решили, конечно же, не сотрудники СИЗО. Их попросили это сделать оперативники и следователь всесильного ведомства, которое вело дело генерала. Отказать спецслужбе начальнику СИЗО сложно. Но когда правозащитники вмешиваются в дело, то он смело может сказать «ходокам в погонах» примерно так: «Я не могу вашего обвиняемого перевести в худшую камеру, поскольку он на контроле у ОНК». Подобных историй знаю множество. И именно из-за них долгое время члены ОНК были врагами нерадивых следователей, которые не скрупулезно собирают доказательства, а занимаются прессингом и выбивание признаний.