Tervist, рыбка - стр. 6

 Лора толком не знала, как друг оказался в Париже, но она умела делать выводы: по её ощущением, и, исходя из полученной от него информации, в его жизни не было никакого другого города, кроме того, где жила мать. И признаков другой женщины, кроме тощей пожилой француженки, тоже не обнаруживалось.

Он не был мигрантом, как и не страдал от чрезмерной любви к женскому полу. Этих фактов Лоре было достаточно. Она не могла найти объяснение, почему для неё был важен его статус «single». Подруга не исключала, что в один прекрасный день он бросит пить, чтобы сделать ей предложение, которое она всё-таки примет.

Своим знакомым, в том числе и мне, она всегда описывала его внешность, почему-то используя сравнения:

– Лицо у́же, чем у чехов. Скулы не такие острые, как у латвийцев. Волосы темнее, чем у австрийцев, но без медного отлива, как у англичан. Глаза серее, чем у скандинавов, но не такие узкие, как у поляков. Фигура менее спортивная, чем у шведов, но не такая коренастая, как у венгров. В зависимости от времени суток его отношение к жизни бывает то больше русским, то больше французским: по утрам ему отчаянно хочется ненавидеть жизнь и жаловаться на погоду и правительство, а ближе к вечеру – вина из лучших виноделен Франции.

Ей нравилось проводить с ним время. Он покупал для неё билеты на самолёты, всегда встречал с цветами и круассанами-полумесяцами без наполнителя. Сперва он бронировал для неё хорошие гостиницы, а затем стал предлагать останавливаться в его двухкомнатной квартире в благополучном районе Парижа, не требуя ничего взамен. Лоре нравилось разглядывать обстановку в ней – очень французскую, чуть менее минималистичную, чем скандинавская, почти такую же претенциозную, как османская. Её особенно привлекала настольная лампа в виде зайца, покрытого позолотой. Передние лапы и голову зверька скрывал глубокого зелёного цвета абажур из бархатистой тяжёлой ткани. Сверху над абажуром торчали распадающиеся в разные стороны длинные уши, а из-под него торчали задние лапки и аккуратный гладенький заячий задок. Лорин друг чокался с маленькими ягодичками, когда она больше не была в состоянии поддерживать компанию.

Часто они ходили есть луковый суп с багетом, игнорируя множество столичных музеев и ни разу не заглянули ни в один из них. Даже в Лувр. Она не хотела, чтобы Париж становился для неё тем же, чем он чаще всего является для большинства людей. В её жизни хватало туристических достопримечательностей, которые не оставляли следов даже в её впечатлительной душе.

Вечерами они выпивали по бокалу вина, вместе – не больше. Много разговаривали. За разговорами он допивал бутылку и наливал себе еще две-три порции виски. После этого быстро ретировался, если успевал, ссылаясь на усталость. Если не успевал, то засыпал в жёлтом кресле в гостиной, совмещённой с кухней, обрывая Лорину фразу храпом или невольным возгласом во сне. Утром просыпался в странной неестественной позе и испытывал боль во всём теле. Обещал себе, что с понедельника пойдет в спортивный зал. Кажется, он в самом деле думал, как и большинство людей, что все его проблемы от спины и мышечных зажимов в шее. Отчасти он был прав.