Территория книгоедства - стр. 22
Большевизм может быть любой – белый, красный, христианский, мусульманский, атеистический.
Война до победного конца – его суть. Есть свет, и есть тьма. Победитель один. Мы, большевики, – свет.
В большевизме – как в христианстве: мир – поле битвы Бога и дьявола. Но победит Бог. И останется горстка праведников. И нет нейтральных, нейтральный – враг.
Вот в каком-нибудь английском парламенте: сначала консерваторы бьют лейбористов – при этом исключительно на словах. Затем меняются: вторые бьют первых. Тоже исключительно на словах.
У большевиков – нет. Враг должен быть уничтожен. Нейтральные – это те, кто перейдет на сторону победителя. По принципу: «Какая-никакая, а власть».
Большевизм, проникая в литературу, также рождает войны. Вспомните, к чему привела большевизация русской литературы. И нейтральные, они же попутчики, были сброшены под колеса поезда.
Не знаю, что будет завтра, но сегодня литературные приговоры ни к чему не обязывают читателя. Набоков, в предисловии к «Лолите» уничтожая Пастернака и Шолохова, не накладывает своим приговором вето на чтение их романов. Сегодня так же.
Что касается меня, грешного, то мне хочется жить на дереве, поплевывать на правых и виноватых и спускаться иногда вниз, цитируя Диму Горчева:
Бытие определяет сознание
Попробую проиллюстрировать формулу Карла Маркса «Бытие определяет сознание» примерами из русской литературы, ее истории.
В голодный 1918 год в связи с обострением продовольственного кризиса Велимир Хлебников, живший тогда в Астрахани, в родительском доме, пишет для «Известий Астраханского Совета рабочих, крестьянских и ловецких депутатов» заметку о Союзе изобретателей. Она короткая, поэтому привожу ее почти целиком:
Открытый в городе глубокого духовного застоя, городе Астрахани, Союз изобретателей медленно старается завоевать свое «право быть» и построить точку опоры в изобретении новых видов пищи, как мука из рыбы, тыквенный чай. Есть мнение, что возможна выработка «озерных щей», так как вода высыхающих ильменей насыщена мельчайшими живыми существами и, будучи прокипячена, очень питательна; вкус напоминает мясной отвар. В будущем, когда будет исследована съедобность отдельных видов этих невидимых обитателей воды, каждое озеро с искусственно разведенными в нем невидимыми обитателями будет походить на большую чашку озерных щей, доступную для всех…[1]
То же в поэме «Ладомир»: