Теракт - стр. 6
– Как где? Я же говорю – мы в начале. А ты – в конце. Иди дальше! – прорвался сквозь шум голос Славы.
Маша послушно полезла дальше, раздавая на ходу извинения. Наконец, впереди замаячила торцевая стенка вагона. С одной стороны ее висела реклама, с другой – плакаты, предостерегающие от прыжков на железнодорожное полотно. Друзей нигде не было.
– Как это нету, когда мы здесь? – голос Славы потонул в дружном хохоте на том конце провода.
– Надо проверить, а вдруг нас не существует? – выбился вперед голос Юрика.
– Может, я все-таки в третьем, а вы в четвертом? – упавшим голосом спросила Маша.
В трубке задумались.
– Может быть…
– Тогда я вернусь к сумке? Между вагонами точно не пройти в такой давке.
– Вот черт. Ну ладно. А где ты сейчас?
– Как где? До конца вагона кое-как добралась. Точнее, до начала, если по направлению движения считать. А сумка моя – в конце. Боюсь, как бы не украли.
– Да не украдет ее никто! М-да, жаль, что ты до нас не дошла. Тут и в вагоне-то посвободнее. Странно, что все к вам забились…
Маша стояла в неудобной позе на одной ноге; вторую мешала поставить еще одна огромная сумка, не меньше ее собственной, перегородившая проход. Позади сумки возвышалась ее столь же массивная хозяйка, то и дело бросая на Машу недовольные взгляды – она предвидела, что эта коза сейчас попросит пройти, и заранее готовилась дать возмущенный отпор. Маше было неловко и перед владелицей сумки, и перед всеми остальными, через которых она уже прошла и чей покой, получается, потревожила напрасно. А еще она не понимала, что от нее хочет Слава и как ей следует поступить. Прорыв сквозь толпу, особенно в свете вновь открывшихся обстоятельств, представлялся бессмысленным. Вместе с тем она желала угодить самому ценному парню в компании, а еще боялась, что все это время он (а также Юрик, Ромчик etc) находится в пользовании Кати, Кристины etc, что рискует иметь определенные нежелательные последствия для нее, Маши… И хорошо бы еще Славик дал ей конкретные указания – идти или не идти. Тогда решение было бы снято с ее совести. Вместо этого он вдруг принялся болтать о пустом – рассказывать, как свободно у них в вагоне, и сетовать, что в машин забит, как банка с сельдями. Это еще более сбивало Машу с толку. Было ощущение, что он сам сомневается, куда ее направить, и нарочно тянет время.
И в этот момент все произошло. Оглушительный хлопок, удар, падение. Мгновенное чувство боли от навалившихся – сверху, сбоку, отовсюду – тел. Через секунду – крики и стоны, все больше и громче. Вагон в один миг превратился в хаос. Не было уже верха и низа, права и лева. Всюду были руки, ноги и головы, шевелящиеся, ползущие и орущие, вперемешку с вещами, потерявшими свои места и тоже, казалось, в беспамятстве ищущими выход. Это было похоже на террариум со змеями, свившимися в огромный клубок, не способными распутаться и удушающими друг друга. И этот крик, у самого уха… Боже! Тут Маша поняла, что это она сама кричит. И сама, как ящерица, ползет куда-то, отталкиваясь ногами от сумок, скамеек, голов, плеч. Ничего не было видно: воздух наполнился пылью и непонятно откуда взявшимися лоскутьями то ли тряпок, то ли картона. Однако инстинкт подсказал направление – она полезла туда, откуда тянуло свежим воздухом. И подальше от криков, которые уже слились один безумный вой. На нее падали, пытались придавить и ползти по ней; но Маша, цепко схватившись за что-то или за кого-то, всякий раз мгновенно выныривала из свалки. Как она потом поняла, все это происходило без участия мозга. Одна лишь мысль тогда господствовала в ее голове: вниз нельзя, надо наверх и вперед. И эта мысль ее вывела. На секунду она осознала себя, когда выпрыгивала вслед за другими из открытых дверей вагона. Только теперь это были не двери, а окно в потолке. Хотя нет, все-таки двери, просто вагон накренился… Потом снова был провал, и следующее включение произошло уже на краю насыпи, у какой-то бетонной стены. Убегавшая Маша зачем-то оглянулась, и увиденное, хоть и сквозь туман, запечатлелось в памяти навсегда: искореженный взрывом вагон, лежащий на боку и как будто переломившийся надвое. Его развернуло так, что один конец выдвинулся метров на пять в сторону. Другие вагоны как-то сохранили свое положение, но тоже сошли с рельсов. Вся видимая часть поезда походила на огромную змею, убитую и изломанную. Отовсюду прыгали, кричали, бежали, били стекла, вылезали и вытягивали других. На всем была пыль и кровь – и на бегущих, и на тех, кто лежал неподвижно. С многоголосым человеческим воплем смешался далекий вой машины – где-то включили то ли гудок, то ли сирену.