Теперь я всё вижу - стр. 10

Но было поздно. Доктор Холл повернулся ко мне спиной, чтобы что-то записать, и по тому, как долго он писал, я поняла, что его тесты не прошла, – ни один из них. В противном случае писать было бы нечего.

«Я ответила на все его вопросы, – думала я, наблюдая за тем, как он пишет, – но он так и не сказал, что у меня все в порядке, и не пожелал мне удачи и успехов в учебе».

Было очевидно также, что, провалив испытания, я подтвердила некоторые из его предположений. Во мне поднималась волна ужаса, которая подавляла собой то раздражение, которое я испытывала.

Я сложила руки на коленях и сжала их. Сердце бешено колотилось.

«Что-то не так, – поняла я. – Что-то случилось».

Наконец доктор Холл щелкнул шариковой ручкой, убирая стержень, и, повернувшись к двери, позвал медсестру.

– Подготовьте ЭРГ, – сказал он.

– Что еще за ЭРГ? – тихо спросила я. Я буду хорошая, послушная и, может быть, понравлюсь ему настолько, что он скажет наконец, что у меня все в порядке.

– Электроретинография. Измеряет электрическую реакцию сетчатки на свет, – сказал он. – Мы ее сейчас сделаем, а потом обсудим результаты.

Я прошла в соседний кабинет за медсестрой, где она еще раз закапала мне глаза. Затем она подвела меня к большому, вызывающему трепет аппарату, из которого торчало множество красных и черных проводов.

– Сейчас вот эти электроды мы поместим вам на глаза, – объяснила медсестра.

Я подумала: «Интересно, имела ли эта сухая и лаконичная презентация успех хоть у одного пациента? Нашелся ли хоть один, который после этого сказал: “Отлично, давайте приступим”?» Я подняла руку, останавливая ее.

– Электроды? – переспросила я.

– Да, это, по существу, контактные линзы с прикрепленными электродами. Не волнуйтесь, – постаралась успокоить меня медсестра, – глаза мы анестезируем, и вы ничего не почувствуете.

Достаточно нескольких визитов к врачам, чтобы перестать верить в подобные басни. Электроды не то чтобы причиняли боль, но они были тяжелые, неуклюжие и вызывали частое непроизвольное моргание век. И хуже всего было то, что при каждом моргании они отваливались – подозреваю, что здесь имеет место серьезный конструктивный просчет. В каждом случае медсестра осуждающе вздыхала и заново устанавливала их, предварительно намазав линзы какой-то пастой, цель которой, по моему предположению, заключалась в том, чтобы передавать электрический сигнал с сетчатки. Как раз из-за этой замазки глаза постоянно слезились, отчего я моргала, и все приходилось начинать сначала.

Я попыталась представить, что это такая игра – типа кто кого пересмотрит, как мы играли в детстве, – но тот мучительный зуд, который мне приходилось терпеть, держа открытыми глаза, отягощенные этой гротескной версией контактных линз, ничего общего с детской игрой в гляделки не имел. Я вела отчаянную борьбу с мышцами лица, которые так и норовили захлопнуть мои веки и вытеснить из глаз эти инородные предметы. Я старалась не думать о «Заводном апельсине», а представляла, каким это было бы наслаждением закрыть глаза хотя бы на секундочку, наслаждением, сравнимым с глотком прохладной воды, ласкающим пересохшее горло в палящий зной.