Тени южных скал - стр. 16
– Ох, ну и трясучка. Все кишки вывернуло.
Пассажиры грузовика понимали, что жаловаться некому. Фронтовые дороги в ямах и воронках после бомбежек, страшных боев между двумя армиями. И чинить их, латать огромные дыры будут потом, в мирное время. А сейчас главное – победа, всё делается для фронта, все силы направляют на победу над армией Гитлера.
Машина доставила своих пассажиров к крошечной платформе уже почти в сумерках. Здесь шла погрузка: дежурный офицер криками подгонял бойцов, которые забирались в теплушки, грузили на платформы технику и сверху маскировали ее брезентом. На документы вновь прибывших военных дежурный бросил торопливый взгляд и ткнул в один из вагонов:
– Давайте в этот, четвертый. На моряковском затоне перецепка, а вы как раз выйдете. Отправление через три минуты!
Почти в полной темноте Шубин принялся таскать ящики и мешки, рядом с ним трудилась Наташа Громова. Она тоже подхватывала то угол мешка, то край ящика. Сил у хрупкого санинструктора было немного, но Глеб не возмущался, понимая, что девушка не отстает ни на шаг от него из страха потеряться и остаться совсем одной в этом море людей.
В вагоне они пристроили запасы для передовой поближе к двери, майор Белкин тут же соорудил себе лежанку рядом, чтобы по прибытии так же быстро перекидать из вагона на землю сопровождаемый груз. Наташе и Глебу места на лавках, где уже вповалку дремали десятки бойцов, не нашлось, поэтому разведчик уложил скатку на пол, усадил девушку рядом и накинул на ее плечи свою куртку, защищая от сквозняка из щелястых досок. В темноте Белкин принялся расспрашивать ее об опыте на фронте, как вытаскивала бойцов из-под пуль. Вдруг он замолчал. Наташа протянула руку, тронула темную фигуру майора и тихонько ахнула:
– Уснул. Совсем замотался, бедный.
Глеб улыбнулся ее словам: до чего жалостливая, для каждого есть место в ее сердце. Поправил сползший край куртки:
– Ты тоже поспи. Помнишь, как я тебя учил? На фронте каждая спокойная минутка на счету, а на передовой и ее не будет. Молодец, что других жалеешь, сердце у тебя огромное. Не забывай и себя жалеть. Поспишь, наберешься сил и еще больше людей спасешь.
Девушка вдруг доверчиво прижалась к нему, зашептала в самое ухо:
– Вы хороший такой. Помогли мне, учите меня, кормите. А я ведь соврала, соврала про немца.
Капитан Шубин почувствовал, как снова струйка горячих слез потекла из глаз девушки по его шее. В самое ухо Наташа шептала горячо, спешила поделиться секретом, который так ее мучил:
– Я солгала, всем солгала. И вам, и политруку! Неправду сказала, жжет теперь изнутри. Я ведь знала, что немца спасаю, почти сразу поняла, а не смогла бросить его. Скинула раненого в окоп и обратно по полю, смотрю – лежит. Я к нему, а он мне по-немецки – хилфе, хилфе. Пальцами меня держит, а у самого рука в крови. Обычный ведь человек, почти как наш. Плачет лежит, словно ребенок, плохо ему, больно, умирать не хочется. Я ведь немцев никогда вживую не видела, они всегда там, по другую сторону поля боя. Говорят, вот фрицы, враги, гитлеровцы, а он не черт с рогами и не злой совсем был, товарищ Шубин! Обычный, слабый и ужас какой испуганный. Плачет, и кровь горячая, человеческая бежит. Вот я и не смогла его бросить там помирать! Схватила за рукав, на себя взвалила и вперед. Тащила его и плакала, оттого что стыдно: немца спасаю. А бросить не могу: он ведь человек. Вот и вышло, что только всем хуже сделала. Никому от моей доброты не было пользы. Политрук меня выстыдил перед всем санбатальоном, да и немец этот несчастный помер. Всё зря. Тяжело мне, тошно, будто грязью измазалась. Совестно, что соврала всем и не спасла никого. Никчемная я, совсем никчемная.