Тени в переулке - стр. 7
Но это уже был город. С прекрасным драмтеатром, кинотеатрами, двумя ресторанами. Возможно, их было больше, но я помню только два.
Вернувшись с Колымской трассы, о которой я писал очерк, мы с шофером пили водку в дощатой пельменной у драмтеатра, и на стене, рядом с призывным плакатом:
«Оставляй излишки не в пивной, а на сберкнижке», увидел афишу концерта Вадима Козина, известного в 40-х годах эстрадного певца, знаменитого лагерного сидельца, человека, о котором в Москве ходили тысячи слухов.
Я позвонил ребятам в местную газету, и они помогли мне достать билет, так как концерты Вадима Козина шли тогда в Магадане при битком забитых залах. Более того, ребята пообещали мне после концерта организовать нечто вроде интервью с колымским соловьем.
Я никогда не видел, чтобы так принимали артиста. Овации не смолкали минут сорок. Сцена была заставлена корзинами цветов, и это в августе, в городе у «самого теплого» Охотского моря.
Коллеги-газетчики сдержали слово, и я попал в гримерку Вадима Козина. Артист выглядел усталым, но поведал столичному журналисту, что навсегда связал свою жизнь с этим городом, вьюжной Колымой и Охотским морем.
Интересный разговор не получался. Козин уходил от расспросов о прошлом, аресте и зоне.
В гримерку вошел администратор, человек, которого я прекрасно знал. Вельдман Анатолий Соломонович жил со мной в одном доме на улице Москвина. В 1951 году его загребли чекисты как участника какого-то очередного заговора.
Я мог представить кого угодно в роли заговорщика, только не этого элегантного, чрезвычайно вежливого человека, работавшего театральным администратором. Он прекрасно, но несколько по-нэпмански одевался. Шили ему пальто и костюмы лучшие московские и рижские портные. Тихий спокойный человек, старавшийся не нарушать заведенных порядков и быть как можно дальше от политики.
Я видел, как его забирали. У нашего подъезда стояли два черных «паккарда», они так не вязались с веселым весенним рассветом и по-утреннему пустой улицей Москвина.
Я хотел войти в подъезд, но старшина с голубыми погонами протянул руку и сказал:
– Не положено.
– Я живу здесь, в двадцатой квартире.
– Не положено. Ты бы отошел, парень, мало ли что… Я перешел улицу и стал под арку двухэтажного дома напротив подъезда. Ждать пришлось недолго. Двое офицеров вывели Вельдмана, усадили в одну из машин, и она, рванув с места, выскочила на Пушкинскую улицу.
Исчез куда-то старшина, и я прошел к себе. Моя соседка рассказывала, что наконец-то арестовали этого спекулянта. Потом, не помню кто, сказал мне, что наш тишайший сосед готовил какой-то кровавый заговор.