Тень ворона - стр. 3

– Скорее всего, для легата этот поворот будет последним, – сказал Кадфаэль, бережно подкладывая в жаровню кусочки дерна, чтобы ее пламя поддерживало в помещении ровное тепло. – Императрица собственными руками погубила свою последнюю надежду получить корону.

Странной женщиной оказалась эта дочь короля Генриха! Еще девочкой выданная замуж за императора Священной Римской империи Генриха V, она завоевала такую горячую любовь своих германских подданных, что после смерти мужа весь народ оплакивал ее отъезд и просил остаться в Германии. Но, вернувшись в Англию, где, казалось бы, сама судьба пошла Матильде навстречу, отдав в ее руки соперника, так что корона была уже совсем близко, она вдруг повела себя столь злобно и самонадеянно, столь злопамятно принялась мстить за былые обиды, что народ столицы возмутился и поднял свой голос. Нет, он не умолял ее остаться, но навсегда изгнал из города, положив тем самым конец ее надеждам на корону. Все уже знали, что императрица способна яростно преследовать даже своих недавних союзников, но она сумела также завоевать любовь и пылкую преданность лучших из числа своих баронов. В рядах сторонников Стефана не было никого, кто мог бы сравниться достоинством с ее сводным братом графом Робертом Глостерским и ее верным сподвижником Брианом Фицкаунтом, который был ее любовником и, как верный паладин, защищал восточную границу ее владений, где находился его родовой замок Уоллингфорд. Однако в сложившихся обстоятельствах двух героев было мало, чтобы отстоять права Матильды на английскую корону. Желая выкупить из плена сводного брата, без которого императрица не могла рассчитывать на успех, она была вынуждена освободить своего царственного узника. Таким образом, все вернулось на круги своя. Ибо, упустив победу, императрица не желала смириться с поражением.

– В теперешние мои годы, – задумчиво проговорил Кадфаэль, – все это представляется отсюда таким далеким и ненастоящим! Если бы я не прожил сорок лет в миру, где мне самому довелось участвовать в сражениях, то все, что творится в нынешние времена, показалось бы мне, наверное, каким-то дурным сном.

– Зато для аббата Радульфуса это вовсе не сон, – неожиданно серьезно заметил Хью.

Повернувшись спиною к сырому затихшему саду, медленно погружавшемуся в зимний сон, он сел на деревянную лавку у стены. Тлевший под слоем дерна тусклый огонек жаровни озарил тонкие черты его лица: из полумрака проступили твердо очерченный подбородок и глубокие глазницы, отблеск пламени мгновенно вспыхнул в черноте его глаз, прежде чем погаснуть под бахромою смоляных ресниц.