Тень Великана. Бегство теней (сборник) - стр. 61
– Не уверен, – отозвался Боб. – Не помню, чтобы у меня не было зубов.
– Спасибо, утешил, – вздохнула Петра.
Боб, как обычно, проснулся ночью, чтобы взять маленького Эндера и дать его Петре покормить. Несмотря на маленькие размеры, младенец обладал могучими легкими и отнюдь не слабым голосом. А когда малыш начал сосать, Боб, как всегда, подождал, пока Петра перевернется на другой бок, чтобы приложить ребенка ко второй груди, а потом заснул.
Внезапно он проснулся снова, чего с ним раньше не случалось. Петра все еще кормила младенца, но по щекам ее текли слезы.
– Что случилось, милая? – спросил Боб, дотрагиваясь до ее плеча.
– Ничего, – ответила она, уже не плача.
– Не пытайся меня обмануть. Ты плакала.
– От счастья.
– Ты думала о том, сколько лет будет малышу Эндеру, когда он умрет.
– Глупо, – возразила Петра. – Мы же улетим на звездолете, пока не найдут лекарство. Он до ста лет доживет.
– Петра… – сказал Боб.
– Что? Я не вру!
– Ты плакала, потому что мысленно уже представила смерть своего ребенка.
Петра села, прижав заснувшее дитя к плечу.
– Боб, похоже, тебе никак не сообразить. Я плакала, потому что представила тебя малышом, у которого не было отца, взявшего бы тебя на руки, когда ты плакал по ночам, и матери, которая кормила тебя собственной грудью. И ты не знал, что такое любовь.
– Но когда я наконец узнал, что такое любовь, я получил ее больше, чем мог надеяться любой мужчина.
– Ты чертовски прав, – сказала Петра. – И не забывай об этом.
Встав, она уложила ребенка обратно в кроватку. На этот раз уже у Боба к глазам подступили слезы – не оттого, что он жалел себя маленького, но оттого, что вспомнил сестру Карлотту, которая стала ему матерью и которую он потерял задолго до того, как узнал, что такое любовь, и смог ответить ей тем же. И еще он оплакивал Проныру, свою подругу, которая взяла его к себе, когда он умирал от истощения в Роттердаме.
«Петра, неужели ты не знаешь, как коротка жизнь, даже если у тебя нет никаких болезней вроде ключа Антона? Слишком многие преждевременно легли в могилу, а некоторых я похоронил сам. Не оплакивай меня. Оплакивай моих братьев, от которых избавился Волеску, уничтожая свидетельства своих преступлений. Оплакивай всех детей, которых никто не любил».
Боб отвернулся, чтобы Петра не видела его слез, когда вернется в постель. Она крепко прижалась к нему и обняла – он так и не понял, заметила ли она что-нибудь.
Как он мог сказать этой женщине, которая всегда была столь добра к нему и любила его больше всех на свете, что он ей солгал? Он не верил, что для ключа Антона когда-нибудь найдется лекарство.