Тень отца - стр. 19
Он многозначительно подмигнул, и оба залились смехом.
– Это великолепный замысел, – согласилась Саломея. – Я поражаюсь тебе!
Они вновь засмеялись, но смех тут же утих. Наступила тишина. Ирод стал снова бить по столешнице ножом, который был у него в руке.
– Хочу, чтобы иудеи меня любили… – Ирод вернулся к своим сетованиям. – Они должны меня любить. Никто для них столько не сделал, сколько я. Если бы не я, римляне прибрали бы царство к рукам.
– Ты думаешь, римлянам нужно иудейское царство? – спросила Саломея.
– Римляне алчут власти! – он сухо засмеялся. – Кроме того, неизвестно, когда вновь может начаться война с Парфией[11]. Но они мудры. Они доверяют мне. А я друг цезаря. Я посоветовал всем присягнуть цезарю.
– Против этого, собственно, и выступают фарисеи.
– Глупцы, глупцы! Сначала умоляли римлян прийти их спасти, а теперь строят заговоры против тех же римлян. Что за глупцы эти фарисеи! Не видят, что римляне замыслили нечто, что их еще больше разгневает…
– О чем ты говоришь?
– Мне Сатурнин сказал о желании цезаря провести в царстве перепись, которая совершается по всей империи. Рим желает знать, сколько у него людей и сколько людей у его союзников. Но я-то знаю иудеев. Они не любят, когда их считают. Они думают, что их Яхве не одобряет подсчет и это навлечет на них Божью кару. Я растолковал Сатурнину, что не буду делать перепись. Все должны будут присягнуть на верность цезарю в своих родных городах. А прежде чем присягнуть, они запишутся в родовых книгах. Потом я прикажу собрать книги, и у римлян будет то, чего они хотят.
– Умно ты это придумал.
– Никто меня не превзойдет в ловкости, – хвастливо заметил Ирод. – Помнишь, Клеопатра могла всех заставить плясать под свою дудку, но тем не менее, не сумела поссорить со мною Рим. Это я видел ее смерть, а не она мою! И ко мне вернулись иерихонские рощи.
Однако эта вспышка удовлетворения собою быстро погасла. Царь опустил голову и, ударяя ножом по столу, повторял: – Сколько я сделал для них, а они меня не любят. Никто меня не любит. Никто…
Дорога вела среди голых красных скал; она пересекала многочисленные ущелья, буйно заросшие, благодаря обильной тени и горным потокам, деревьями и кустарником. Ветви деревьев складывались в зеленый зонт, скрывающий под собою все. Зато на дороге не было ни островка тени. Лишь миновав Иерихон, можно было идти под шелестящей крышей пальмовых деревьев. В ноздри путешественников лился аромат: город окружали рощи бальзамных деревьев.
Дорога вела вниз. С каждым шагом становилось все жарче. В ущелье, куда начинал спускаться караван, не ощущалось ни малейшего дуновения. За городом заканчивались каменные ограждения, за которыми лежали возделываемые поля. Вместо них начиналась стена плотной, сплетавшейся растительности, в гуще которой бросались в глаза большие белые и пурпурные цветы, распространявшие удушливый запах. На дорогу высовывались волосатые, поросшие длинными шипами стебли, напоминавшие щупальца живых существ, пытающихся ухватить прохожих за одежду. Если бы путь не был таким многолюдным, то в скором времени тропинка заросла бы зеленью, но вытягивающиеся стебли постоянно обламывали проходившие там путники. Той дорогой шли, главным образом, спешащие в Иерусалим из Галилеи и с заиорданских земель паломники, предпочитая более длинный и обременительный путь простой дороге, лежащей через Самарию. Тем же путем тянулись купцы из Дамаска, Пальмиры и Вавилона.