Тень отца - стр. 11
Захария не поднял опущенной головы. Шершавой, с тонкой кожей, блестящей, словно чешуя змеи, ладонью он водил по краю стола.
– Слишком многого ты от меня ожидаешь, Иосиф, сын Иакова, – сказал он, после того как некоторое время длилось тягостное молчание. – Я сказал тебе только то, что продиктовано мне опытом старого человека, много слыхавшего и повидавшего на своем веку. Однако не ищи в моих словах воли Всевышнего.
И снова по впалым щекам священника пробежала судорога.
Иосиф обратил на Захарию вопросительный взгляд:
– Я не понимаю твоих слов. Ты священник, ты пребываешь вблизи Всевышнего, ты служишь Ему, и тебе проще узнать Его волю.
Захария покачал головой:
– Однако же, благословение Всевышнего не снизошло на меня…
– О чем ты говоришь?
– У меня нет сына.
Иосиф опустил взгляд.
– Я знаю, Захария о твоем несчастье. Однако Всевышний…
Священник не дал ему закончить:
– Хочешь сказать, что Всевышний может поступать так, как этого хочет? Конечно. Но если уж Он послал такой позор Своему священнику, то, видимо, не признал его достойным!
Эти слова прозвенели уже не болью, а отчаянием. Иосиф сжал в ладони кисточку покрывала. Внезапность сказанного навела его на мысль, что Захарии не с кем было поделиться своим убеждением, и, может быть, он впервые произнес его вслух. В первое мгновение Иосиф инстинктивно сделал жест, словно хотел сдержать дальнейшие признания, но тут же превозмог страх. Если он хочет помочь Захарии, то должен его выслушать и принять на себя часть того груза, который мог раздавить этого человека.
– Он не отвергает тех, кто хочет Ему служить.
– А меня Он, тем не менее, отверг, – Захария произнес это с горьким усилием. – Но меня коснулось и другое…
Он замолчал. Какое-то мгновение боролся с собой. Видно, ему было совсем не просто до конца высказать свою боль. Однако первое признание было подобно прорванной плотине. Он, понизив голос, говорил теперь шепотом:
– Этого, может быть, никто и не заметил. Но я-то вижу… Сколько лет я выполняю священническое служение… Сколько лет! И никогда, никогда в течение этих лет мне не выпадал жребий совершить служение при кадильном жертвеннике, самое почетное из всех служений!
Он исторг эти слова и умолк. Стало тихо, будто захлопнулась какая-то крышка. Вечерний ветерок, все усиливавшийся, по-прежнему шелестел ветвями ограды. Река в низине, казалось, шумела сильнее.
– Моя жизнь заканчивается, – вновь заговорил Захария. – Сейчас идет последний год моего служения, потом меня уже не будут призывать. Всевышний дал знак, что недоволен мною…
– Но ведь ты помнишь Иова, – сказал Иосиф, лихорадочно искавший что-то такое, что могло бы поднять Захарию со дна отчаяния. – Его друзья думали, что Всевышний покарал его. Он же, однако, чувствовал себя невиновным.