Темное время суток - стр. 26
– Тебе чего, Ефимыч? – Рамон вглядывался во тьму. Оборотни либо отступили, либо затаились.
– Сваливать надо.
– Рехнулся?
– Генератор сдыхает, мужики. Топлива в доме нет.
Рамон рефлекторно выключил фонарь.
– И что?
– Как что – без света останемся.
– Ефимыч, не дури. Мы держим крышу. По-другому внутрь не влезть. Подождем до утра.
– А патронов у тебя хватит?
Рамон прикинул. И помрачнел. Основной боезапас хранился в багажнике джипа. «Чероки» в гараже. С собой у него коробка двенадцатого калибра (для помпы) и ни одной обоймы для пистолета. За исключением той, что он недавно вогнал. И почти на половину расстрелял. Вот же Ефимыч… Тактик хренов.
– Ладно, – Рамон сдался. – Твой план?
– Берем всех и дуем к гаражу. Дальше – по проселку, лесом. К военной базе. Тачку им не догнать.
– Почему к базе?
– Сам посуди. Шоссе перерыто, а через город – гиблая затея.
Рамон подумал.
– Согласен.
* * *
Дождь едва моросил.
Шум водопада в канализационной решетке…
Они идут к гаражу. Авангард – Ефимыч, надвинувший на глаза тепловизор, в одной руке обрез, в другой стилет; губы шевелятся, читая охранную молитву. За ним – Лайет, держащий за руку Игорька. Замыкает Леа. Рамон чуть в стороне, в каждой руке по стволу. Наемники… Кучка испуганных беженцев. По крайней мере, так они выглядят со стороны.
Стороны ночи.
Генератор давно умер. Неоновое «КАФЕ» потускнело. А далеко на востоке брезжили проблески зари…
Они огибают будку и приближаются к покосившейся коробке гаража. Ребенок тихо всхлипывает.
Кадилов делает шаг.
Звенят ключи.
И тьма срывается с привязи. Скрежет когтей по асфальту. Утробный рык. Зверье прыгает с крыши мотеля, выныривает, словно из ниоткуда, и атакует. Без предупреждения. Слепо и яростно. Как всегда.
Тишина отшатнулась, раздираемая выстрелами и криками. Ефимыч, необоримая сила света, прокладывал себе путь, убрав бесполезный, разряженный обрез. В его правой руке появилось сияющее, остро отточенное распятие, которым он разил визжащих волков и лисиц. Сейчас Кадилов был похож на жнеца. Или жреца, служителя креста и кинжала, мерно взлетающих над его головой. После каждого взмаха – кровавая радуга, раздробленные кости, размозженные черепа. Ангел Смерти… Леа в смазанном вихре клинков, предутренний танец стали… Сам Рамон, жмущий на спусковые крючки, серебряные пули, прошивающие тела врагов. Страх отступил, им нечего терять. Ружейные патроны кончаются, Рамон использует ствол в качестве дубины: сворачивает челюсти, ломает суставы и коленные чашечки, добивает выстрелами из «аграма».
Чуть поодаль стоит ребенок.
На его глазах оживает ад. Вываливаются внутренности, проминаются оскаленные морды, летят черные брызги. Он видит срубленные головы и отсеченные лапы. Он наблюдает, как странный дядя в разрисованном плаще голыми руками сворачивает шеи и вынимает сердца. Порой ему кажется, что дядя неотличим от тех, с кем дерется, что он покрывается шерстью и у него отрастают когти-клыки, и движется он с невероятной нечеловеческой скоростью, недоступной даже тому мужику с мечом… А в следующий момент странный дядя возникает рядом, лицо у него скучное, будто это не он, кто-то другой, крушил секунду назад потусторонних монстров. Холодная ладонь касается плеча Игорька.