Темное солнце - стр. 67

– Я красив, и это факт. Тут нет моей заслуги. Однако это обязывает меня к двум вещам: поддерживать свою красоту и делиться ею с другими.

Он прикрыл глаза и с полуулыбкой указал мне на изысканный домик и богатых клиенток:

– Я возвращаю дарованное мне. Разве это не прекрасно?

К нему вернулся покой, и лицо его осветилось. Меня изумила его самонадеянность.

– Ты правда считаешь себя подарком?

– Безусловно. Божьим даром. Подарком для женщин.

Его искренность была поразительна. Я обескураженно пробормотал:

– Я еще не встречал человека, который так любил бы себя.

Он серьезно посмотрел на меня и заключил:

– Согласись, было бы эгоистично пользоваться этим в одиночку.

– Чем?

– Собой.

С этими словами он развернулся и пересек зал. Этот тип меня озадачивал. Театральными были и его жесты, и его слова, но я не понимал, что руководит Пакеном, самодовольство или ум. Мошенник он или простак?

Он подошел опять, на сей раз вместе с Фефи, встал передо мной и объявил:

– Ноам согласен.

Фефи внимательно разглядывала меня, будто кусок мяса на базарном прилавке. При виде моей ладони она вздернула бровь.

– Какие забавные пальцы. Они срослись.

– Это фамильная черта, – отозвался я, демонстрируя средний и безымянный пальцы, соединенные перепонкой.

– Это не имеет значения; важно, что ногти в безупречном состоянии.

Уперев руки в боки, она пропела:

– Конечно, с виду он годится. Но…

– Но?.. – выкрикнул я.

Мое участие в деле смущало меня; вопреки утверждению Пакена, я вовсе не согласился, да и не собирался соглашаться: меня устроил бы лишь один вывод, что я не гожусь.

Фефи всплеснула руками и снова на меня уставилась.

– Ах, он не первый обманщик на этом свете.

Она ткнула в меня своим пухленьким пальчиком:

– Повидала я их на своем веку, пижонов, щеголей, верзил, самозванцев! Мало быть красивым, надо быть великодушным. Он меня понимает?

Я нерешительно скривился. Она обернулась к Пакену и хохотнула:

– Что толку иметь солидный инструмент, если он не готов служить.

Пакен хмыкнул. Фефи повернулась ко мне и объявила вердикт:

– Я не прочь его взять, но сначала испытаю.

Когда солнце над Мемфисом клонилось к горизонту, прозвучал удар гонга, означавший скорое закрытие заведения, и Фефи, весело сверкнув глазами, объявила мне, что мы скоро поднимемся к ней в комнату.

Не оттого ли у меня кружилась голова, что я весь день провел в этой лавочке? Волны запахов, обрывки разговоров, прикосновения женщин, смотревших на меня с вожделением, толкавшие меня жрецы – это изобилие впечатлений меня опьянило. Мой мозг не выдерживал лавины ароматов и каскадов болтовни, которые его захлестнули. Ведь я пережил многовековую тишину. Я отвык от пересудов, слухов, сплетен и бесперебойного зазывания клиентов, тем более что непрестанно прислушивался к разговорам, надеясь выловить полезные для себя сведения, выйти на след Дерека. В этих словесных потоках всплывали в ореоле страха или уважения какие-то имена: великий визирь Ипи, фараон Мери-Узер-Ра, а также некто Имхотеп, роль которого осталась туманной. К тому же ожидание предстоящего мне сексуального перформанса то бесило меня, то лихорадило. Во мне боролись противоречия.