Темное солнце - стр. 11
Ноаму в момент опасности было не до этих деталей. Нура сдавленно проворчала:
– Человеческий силуэт с вытянутой звериной мордой и длинными ушами.
Ноам судорожно сглотнул. Нура не унималась:
– Да, это Сет. На его шлеме был знак Сета.
Ноам отвернулся. Нет. Не Сет. Только не Сет!
В XXI веке, здесь и сейчас, этот египетский бог, враг Исиды и Осириса? Опять?
– Но ты же меня недавно уверяла, что Дерека…
Нура не успела ответить, как проснулся ее телефон. Она прочла сообщение и побледнела.
– Они не задержали Дерека. Он скрылся от них. Этого-то я и боялась: последует возмездие. Он ни перед чем не остановится. – Она прижалась к груди Ноама и пробормотала: – Бритта стала олицетворением его провала, и теперь она станет его мишенью.
Ноам вперился в потолок, на котором подрагивали отсветы огней ближних и дальних морских судов.
Он не задергивал штор, потому что не хотел полной тьмы. Все равно не заснуть. Мозг выключить не удастся. Нет, не знать ему покоя!
– Но и миру тоже! – вздыхает он, ища утешения.
Исида, Осирис, Сет… Минули тысячелетия, и все начинается по новой. Сколько можно мусолить обиду? Но что делать? Безвыходность невыносима.
Он судорожно вскочил, сел за стол, зажег лампу. Желтый отблеск лампочки на красном дереве стола – маленький бог Ра.
Ноам открывает тетрадь, берет ручку.
Писать. Писать, чтобы понять. Писать, чтобы высветить лабиринты истории. Писать, чтобы прояснить смысл, себе и другим.
И что поделать, если ему поневоле придется раскрыть секреты!
Он продолжает свое повествование.
А может, это оно его продолжает…
«После смерти возвращайся ко мне». Это были мои последние слова влюбленного.
Перед руинами Бавеля[3], этими завалами, из которых торчали где колонна, где обломок стены, где обезглавленная статуя, над этим покровом пыли, под которым разлагались тысячи трупов, я коснулся губами бархатистого изгиба ее маленького ушка, вдохнул каштановый запах ее волос, в последний раз ощутил тепло ее тела и, прикрыв глаза, чтобы навсегда удержать эти ощущения, прошептал: «После смерти возвращайся ко мне».
Нура обернулась, я еще раз вгляделся в прозрачную кожу ее лица, она улыбнулась одними глазами, подтвердила ответ складочкой лба, алые губы обозначили еле заметный поцелуй, затем живо и легко отстранилась, сделавшись почти призраком, и вот она уже подле Авраама.
Предводитель евреев не знал, что в его жилах течет моя кровь, не знал он и того, что ради его любви я жертвовал своей любовью. Мне было важно другое: и Авраам, и Нура заслуживали счастья. Я уступил им право быть счастливыми и вышел из игры. Как легко молчать, когда знаешь, что тебя не поймут! Мой выбор укоренился во мне естественным образом, я не рыдал и не рвал на себе волосы, – казалось, будто не сам я распорядился своей участью, а судьба.