Темное озеро - стр. 27
– Вздор, – возразил он, – вы уже покорили здесь всех и каждого…
– Кроме вас, естественно?
– А вы не думаете, что мы с вами, – вдруг спросил Даллас, так резко остановившись и повернувшись ко мне, что я едва увернулась от столкновения, – отличаемся от всех?
– Наверное, отличаемся, – согласилась я, отметив, что вблизи исходящий от него запах сигарет дополняется каким-то благоуханием. Приятный мужской запах… или по крайней мере так могло пахнуть от человека, который не ленится почаще менять свои синие рубашки, избегая стирки.
Мы продолжили путь в молчании, насыщенном звуками природы. Ветер шелестел листьями, воздух оживляло стрекотание цикад, щебетали птицы, готовясь к предстоящему путешествию на юг, а высоко в небе даже пролетал самолет.
– Мой отец создал для меня миф, и три последних года я провела в попытках соответствовать ему, – наконец призналась я.
Впервые. До сих пор я не признавалась в этом никому. Даже Йену.
– Судя по всему, вы преуспели.
– Мне понравился и сам Гленлейк, и его писательская программа, – сказала я, надеясь, что он не увидит, как покраснели, должно быть, мои щеки, – но приезд сюда не был результатом моего выбора.
– Вас сбагрили в школу-интернат в расцвете вашей юной жизни в Беверли-Хиллз?
– Скорее уж в расцвете папиной карьеры и его новой роли по жизни – любящего мужа и любящего отца для моей мачехи и мелких сводных сестричек, с постоянными посягательствами на мою свободу.
– Ну и дела! – воскликнул Даллас.
– Честно говоря, все это лето я провела, слушая включенную на полную громкость «Улицу Сезам» и скучая по Гленлейку.
– А что же ваша родная мать?
– Умерла, – сообщила я тоном, не допускающим дальнейших обсуждений, явно осознав, что надо пресечь дальнейший разговор на эту тему.
– Извините, очень жаль, – откликнулся Даллас, поняв намек.
Я старалась не думать о маме. Слишком болезненными оставались воспоминания. Но иногда я избегала мыслей о ней потому, что почти не сомневалась: теперь она стала всевидящей и вездесущей.
Глупо, я понимаю.
Дальше мы шли в молчании. Наконец деревья расступились, и закончилась сама эта изрытая колеями дорога. Мы оказались на травянистой поляне с видом на озеро.
Даллас взял меня за руку и подвел к скалистому выступу. Я пыталась убедить себя, что моя нервная дрожь вызвана тем, что я смотрела с отвесного обрыва на блестевшую далеко внизу воду. Но это не объясняло, почему мои пальцы вдруг стали на редкость чувствительными. Из головы улетучились все мысли, кроме той, что учитель коснулся меня и моя рука соприкоснулась с его рукой. Странное, почти интимное прикосновение. Я лишь надеялась, что моя ладонь не вспотела.