Темная сторона Хюгге - стр. 26
Папа улыбнулся сказанному, но не нырнул в ее глаза взглядом, как это делал Николай, и, в отличие от сына, отец Николая смеялся, как все люди, хотя смех его был слегка скованным, напоминая наклонный почерк в школьных прописях. Поэтому Лулу подумала, что не станет показывать ему вообще-то довольно забавные свинцовые блоки, закрепленные у нее на поясе. Тем не менее не оставалось никакого сомнения в том, что между ними возникла своего рода симпатия.
После обеда они гуляли по берегу моря. Николай с родителями шли впереди, погруженные в обсуждение того, что лучше – когда религия есть или когда ее нет. Лулу, отстав, тихонько плелась следом. Она пыталась не отставать, но слишком много весила и вязла в песке. А окликнуть их она не могла, ведь дело обстояло так, что нужно было сперва обдумать, что кричать, и только потом уже кричать. Она видела, как ее ноги зарываются во влажный песок. Ее следы, по сравнению со следами остальных, были гигантскими. Нельзя сказать, чтобы ее это расстраивало. Ведь она была такой счастливой. Просто счастье теперь было тяжеловато тащить на себе. К счастью, семейство остановилось у ларька с мороженым неподалеку, и Николай прибежал к ней.
– До чего ты прекрасна, дорогая. Глядя на тебя, я вспоминаю тот фильм, как его… «Горбатая гора», про двух гомосексуалистов, которые никак не могут обрести друг друга, потому что обществу недостает толерантности. Они скачут верхом, чтобы не чувствовать тяжести себя самих. Точно так же и я чувствую растущую привязанность к тебе, когда ты вот так борешься за каждый свой шаг по жизни.
Лулу ответила ему усталым взглядом. Впервые ей удалось не улыбнуться. Николай был вне себя от радости.
– Ты стала серьезной, милая. Это просто чудесно.
На середине пути
Он как раз праздновал пятидесятилетие, когда все выплыло на свет. Стоял в лучах этого света, готовясь произнести речь.
Дети ползали под столом. Старшее дите и младшее, плюс еще среднее забралось на дерево. Цветы на клумбах. Яблоня в цвету. Весна выдалась, что надо. Все благоухало, как и положено в это время года.
– Дорогая Лоне… Дорогой… папа… дорогие… нет, это невозможно, с чего же начать?
Он улыбнулся, взял салфетку и вытер губы. Тут они захлопали. И он снова стал похож на самого себя. Выдержал небольшую паузу и продолжил:
– Вы все пока еще не в курсе… Не думайте, что я вас не люблю, и поэтому я так… Странная вещь с этими речами. Сначала они раздуваются, наполняемые улыбками и симпатией, но стоит произойти заминке, как они сдуваются, сдуваются и скукоживаются.
Еще секунду назад взгляды гостей, обращенные к нему, были преисполнены ожидания. Они смотрели на него, затем смущенно опускали глаза, чтобы снова поднять их и взглянуть на него. И вот за несколько мгновений настроение резко переменилось. Может, все дело было в том, как он мял в пальцах салфетку? Или в его позе? Или в том, что он ни на кого не смотрел? Смотрел вниз. В самый низ – заглядывая подо все существующее. Гости начали покашливать. Одна из женщин поднялась со своего места – сходить в туалет. Но кто-то усадил ее обратно, «нельзя же просто вот так взять и выйти, когда юбиляр произносит речь…»