Тёмная история. Чело-вечность - стр. 11

Глава

IV

. Суррогат.

После нежданного визита я опять надолго замолчал, отрешённо перебирая в острых когтях волокна искусственного света, будто это тончайшие ниточки паутины – свечи догорели, и единственным источником света теперь была небольшая настольная лампа, разгонявшая прилипчивый осенний мрак, который настырно лез в окна. Её тусклые отсветы в моих руках легко и непринуждённо, не тушуясь, меняли свою волновую природу на корпускулярную, становясь почти что вещественными, так, что из них впору было связать ажурное полотно, утончённое одеяние легкокрылого божества или.. саван на давно лишённые крыл обескровленные плечи.

Какое-то время мой ученик, не отрываясь, наблюдал за происходящим. Не могу сказать, что б оно его удивляло, скорее, завораживало.

«Расскажите о себе: что вы ещё помните?» – наконец обратился он ко мне.

Будто очнувшись, я моргнул, раздумчиво проведя пальцами по лбу. Что я помню? Вопрос на засыпку. Перекладывать былой опыт на свою насущность оказалось занятием непростым, всё равно что живописать четвёртое измерение: увы, существо трёхмерное понять способно лишь его тень.

Немного подумав, я заговорил: «..Здесь, на Земле, принято давать имена всему на свете без разбора, как бы закрепляя существование самой реальности. Я, признаться, уже привык к этому новшеству.

В нашей Обители было иначе. Ни имён, ни названий. Общаясь, мы просто транслировали образы. Насколько мне известно, здесь, на Земле тоже есть нечто сродни. Только ваши шаманы и ведьмаки делают это через Навь, а мы.. мм.. несколько иначе. Навь – просто изнанка вашей трёхмерной реальности. А.. как же это назвать.. ну пусть будет Зазеркалье – изнанка всего вообще, вот ею мы и пользовались».

Я неспешно поднялся и подошёл к окну. Вперёд, насколько мог охватить взор, паучьим тенётами, простёртыми под шёлковым балдахином ночи, раскинулся город. Сонмы огней, мерцая и переливаясь, точно нитки самоцветных бус, играли бликами на мокром асфальте разбегающихся по всем направлениям дорог. Я видел это уже не впервые, но привычная уже панорама не переставала казаться мне по-своему.. прекрасной? Пожалуй. Да, я привык. Я стал человеком настолько, насколько позволяла моя природа, природа подражателя и приспособленца. Восемь сотен лет… И всё это время я отсиживался, можно сказать, у первого встречного-поперечного за шиворотом, в уязвимых смертных телах случайных людей, сокращая их и без того краткое бытие. Я спал. Если можно назвать сном тяжкий анабиоз с вынужденным прекращением всякой активности. Чужой разум в чужом теле. Врагу не пожелаешь. Нет, всё-таки сон – это что-то другое.