Текила с кровью - стр. 3
“Ты сказал, посредственная книга, не достойная внимания. Ты не прав. Это твоя жизнь посредственная. Не достойная внимания”.
Стиль рубленый, нет союзов. Парцелляция… Слишком мало слов, чтобы сказать, что-то определенное. Беру следующий.
“Тебе не понравился язык. Слишком сложный, сказал ты. Нет. Это мир слишком сложный для тебя. Прощай”.
Снова парцелляция и бессоюзие. И еще прямая речь оформлена неправильно. Но так мало текста! Беру третий листок, но и на нем три полусмазанные строчки. Все та же парцелляция, то же отсутствие союзов и короткие предложения. Отлично – три идентификационных признака из пары сотен необходимых для установления авторства у нас есть! Но этого не просто мало – этого ничтожно мало. Кроме того, тот, кто писал эти тексты, мог нарочно изменить свой стиль – на таком объеме ты можешь изменить текст до неузнаваемости, и никто не догадается. Но вот это “Мир слишком сложный для тебя”… Что-то скребется и вертится в голове, когда я читаю эту фразу. Что это? Цитата? Откуда?
– Я могу воспользоваться телефоном? Мне интернет надо, – спрашиваю у Князева и вздрагиваю от собственного по-будничному делового тона.
Проклятье! Три трупа с моими книгами в руках и загадочными записками, а я думаю о том, чтобы найти в интернете какую-то дурацкую фразу! Три мертвых невинных человека! Из-за моих книг!
Князев что-то говорит, даже смеется, но мир вдруг сжимается в острие стрелы и протыкает меня липким ужасом. Сердце подскакивает к горлу, сбивая дыхание, страх сдавливает плечи и царапает спину. Олег Максимович что-то спрашивает, трогает меня за руку, но от этого паника только усиливается. Кажется, я кричу – нет, вою и бросаюсь к батарее, сжимаюсь в углу, сино-сильно вдавливаясь спиной в трубу. Перед глазами – маленькое серое пятно с ржавчиной по контуру. Хватаюсь взглядом за эту ржавчину, изо всех сил стараюсь не отвернуться, хотя страшно до одури. Постепенно начинаю чувствовать боль на руках, потом пятно ржавчины исчезает, меня снова обхватывает за плечи кошмар, к которому нельзя поворачиваться спиной. Но развернуться и прижать спину к спасительной стене я не могу, тело словно связано, и ужас начинает рвать спину. Больно. Но не спине – плечам. Цепляюсь за эту боль и захлопываю рот. Кажется, прокусила губу. Хорошо – кусаю сильнее, держусь за боль и вспоминаю про дыхание по квадрату.
Перед глазами ножка стула. Кончик стрелы теряет остроту и расширяется – мир растекается вокруг ножки и снова начинает звучать и пахнуть. Воняет старым, давно не мыты ковром – пыль, сигареты и грязные носки. Страх прячет щупальца и нехотя уползает до поры, но пошевелиться я все еще не могу, поэтому сглатываю сопли, слезы и, кажется, кровь и утыкаюсь лицом в ковер.