Технология власти - стр. 24
Я занимал комнату в общежитии ИКП на Пироговке. Чтобы не опоздать на важную лекцию, я приехал на полчаса раньше. И неожиданно для себя застал Институт в великом трауре.
В коридорах толпились студенты и тихо, почти шепотом, разговаривали о чем-то таинственном. Профессора успели побриться, но веселее от этого не стали. Торжественная печаль переживаемого момента лишь еще резче подчеркивалась видом их свежевыбритых лиц. Они говорили на темы истории древних вавилонян – «беспартийная» тема, казалось, была нарочито выбрана, чтобы уйти подальше в глубь веков от неприятной современности. Уборщицы, уже в белых халатах и красных платочках, поглядывали исподтишка то на студентов, то на профессоров, явно недоумевая, чего это люди повесили носы накануне столь великого события.
Только наш всеобщий любимец – швейцар Дедодуб – стоял на своем «революционном посту» спокойно и невозмутимо. Не без важности любил он повторять:
– Честно служил четырем царям и всех четырех пережил.
– Последним был Николай Кровавый. Сколько же вам выходит тогда лет, Дедодуб? – спросил я его однажды.
– Последним был Ленин, – увильнул он от прямого ответа.
Между прочим, когда я начинал просвещать Дедодуба, говоря, что Ленин вовсе не был царем, а был самым обыкновенным человеком, которого революция избрала своим вождем, старик ехидно улыбался, приговаривая:
– Да, Николай был человеком, Ленин был человеком, я тоже человек. А вот вы книжники, талмудисты. В книжках родились, в книжках и умрете, не послужив ни царям, ни людям, ни даже себе самим… Ох, жалкий народ этот книжный народ…
Но сегодня Дедодуб был именинником и готовился с достоинством открыть дверь перед пятым царем – Михаилом Ивановичем Калининым. Траур Института до него явно не доходил.
Между тем, Институт все больше погружался во тьму.
Порывшись некоторое время в эмигрантских газетах в парткабинете, я направился в актовый зал. Шептавшимся по углам я на ходу бросил:
– Скоро шесть, пойдемте на лекцию.
Но зал был наглухо закрыт. У входа караулило незнакомое мне лицо в штатском. Я вернулся к толпе и спросил:
– В чем дело? Будет лекция?
Никто не обратил внимания на вопрос. Только мой друг Сорокин подошел ко мне и едва слышным голосом процедил сквозь зубы:
– Дело плохо, очень плохо.
– А именно?
– Не знаю…
– Почему же ты думаешь, что плохо?
– Не думаю, а знаю.
– Так говори же, в чем, в конце концов, дело?
– Не знаю.
Отчаявшись узнать у Сорокина что-либо путное, я направился в учебную часть. Наша секретарша Елена Петровна, всегда веселая и предупредительная, на этот раз была тоже явно не в духе.