Технология власти - стр. 102

Таким образом, то, что не удалось Бухарину сверху, в беседе с Каменевым, легко удалось лидерам местных групп снизу. Тот же контакт был установлен и с бывшими зиновьевцами в Ленинграде, где была раньше основная база Зиновьева (О. Тарханов, Г. Сафаров, Ральцевич и др.), и с национал-коммунистами Скрыпника в Харькове. В других национальных республиках у правых были свои группы в Средней Азии (секретарь ЦК Узбекистана Икрамов, председатель Совнаркома Файзулла Ходжаев, председатель Совнаркома Туркменистана – Курбанов), в Азербайджане (Ахундов, Мусабеков, Бунаит-Заде), в Грузии (Буду Мдивани – троцкист, Орахелашвили – бухаринец). В московских «землячествах» из националов в оппозиции к Сталину находились Рыскулов (зам. председателя Совнаркома РСФСР), Коркмасов (зам. председателя Комитета нового алфавита), Нурмаков (зам. секретаря ЦИК СССР) и др.

Как я уже указывал, многие из секретарей обкомов сначала открыто поддерживали группу Бухарина, но после центрального совещания при ЦК они замолчали, хотя не было известно, как они, да и другие, поведут себя на съезде партии. Только немедленным партийным съездом должно было предупредить их окончательное поглощение аппаратом ЦК. Уже начавшаяся смена секретарей в Москве и в других районах страны была грозным предупреждением. Надо было спешить. Но чем настойчивее правые требовали созыва съезда, тем подозрительнее Сталин к этому требованию относился. Время работало на него. Но тогда оставался выход, предусмотренный уставом партии: по требованию нескольких партийных организаций правые имели право создать организационный комитет по созыву экстренного съезда, если ЦК отказывался его созывать. Нашли бы правые голоса для этой цели в нескольких областных организациях? Я смею утверждать, особенно в свете последующих событий, что нашли бы. Но Бухарин, Рыков и Томский решительно отказывались встать на этот путь, чтобы не быть обвиненными в фракционности в случае своего поражения. Они хотели действовать в рамках «законности» и хоронить Сталина с его же «законного» согласия. Они плохо знали Сталина, но Сталин их знал отлично. Пугая их жупелом фракционности и авторитетом партийной законности, Сталин действовал вполне «законно»: нещадно чистил руками Молотова партийный и советский аппарат от явных и потенциальных бухаринцев. В этих условиях был созван в декабре 1928 года XIII съезд ВЦСПС, на котором произошла первая открытая проба сил правых и сталинцев в профсоюзном движении. Для страны, для рабочего класса это был обычный очередной съезд профессиональных союзов. Для ЦК, для сталинского большинства и бухаринского меньшинства съезд был важнейшей проверкой сил. Ведь надо иметь в виду, что ЦК большевиков управлял страной как-никак «для пролетариата, через пролетариат и во имя пролетариата». Само государство называлось «рабочим государством», а его социальную сущность нарекли грозным именем: «диктатура пролетариата». Не диктатура большевистской партии, а именно диктатура пролетариата. Когда-то Зиновьев написал, что у нас, в конечном счете, диктатура партии, так как партия находится у вла сти (Зиновьев не был тогда в опале), Сталин во время «новой оппозиции» придрался и к этому: «Как это так, диктатура партии? Нет, у нас не диктатура партии, а диктатура пролетариата». Этот самый пролетариат в лице своих избранных делегатов на местных съездах собирался теперь в Москве говорить о своих нуждах и пожеланиях. Понятно, какое это имело для Сталина значение в свете происходивших в Политбюро разногласий. В Центральном совете профсоюзов и в его президиуме Сталин имел очень незначительное влияние – только одна маленькая группка в лице Шверника, Андреева, Лозовского, Лепсе и недавно назначенного сюда Л. Кагановича. Все другие члены Совета, его президиума и руководства отраслевых Центральных комитетов профессиональных союзов были сторонниками Томского. Таково было положение и на местах. Выборы на VIII съезд также дали чисто «правое» большинство. Дело объяснялось, видимо, тем, что Политбюро все еще скрывало от рабочих, что их «лидер» Томский является «правым оппортунистом» и «тред-юнионистом». Это обстоятельство создавало парадоксальное положение. Надо было получить от пролетариата осуждение «правого уклониста» Томского и его друзей по группе Рыкова, Бухарина, Угланова, но требовать этого открыто, да еще от такого явно право-оппортунистического съезда было невозможно. Изобретательные мастера сталинской школы и здесь нашли выход: под видом «критики и самокритики» сталинцы один за другим выходили на трибуну с «разоблачениями» «обюрократившегося аппарата» ВЦСПС, с заявлениями о забвении руководителями ВЦСПС «интересов и нужд» рабочих, о проникновении в ряды советских профсоюзов чуждой буржуазной идеологии, об опасности тред-юнионистского перерождения руководителей, о правой опасности в профсоюзной практике. Все это было направлено в первую очередь против Томского и его коллег в ВЦСПС – Догадова, Мельничанского, Артюхиной, Полонского, Шмидта и др. Еще смелее и откровеннее была критика на заседаниях фракции ВКП (б) съезда. Здесь Каганович прямо потребовал признать работу президиума ВЦСПС неудовлетворительной, что было равносильно провалу кандидатуры Томского на пост председателя Центрального совета профессиональных союзов. Первое же голосование показало, что фракция ВКП (б) не разделяет оценки секретаря ЦК партии Кагановича о работе Томского. Из почти трехсот партийных делегатов за предложение Кагановича (ЦК) голосовал едва один десяток. Получился открытый бунт «пролетариата» против «своей» диктатуры. Каганович, который предназначался на пост председателя ВЦСПС вместо Томского, впервые за всю свою службу Сталину не справился с порученной задачей. Посланный ему на помощь второй секретарь ЦК Молотов дезавуировал Кагановича. Молотов заявил, что Томский является членом Политбюро и работает по поручению партии. Хотя у него есть ошибки, как они могут быть у каждого, но предложение оценить работу Президиума ВЦСПС как неудовлетворительную является со стороны Кагановича неправильным, что доказывает, что и Каганович может ошибаться. Каганович получил публичную пощечину, но престиж ЦК был спасен. Коммунисты умеют жертвовать собой в интересах партии! Но инцидент с резолюцией Кагановича и вынужденное отступление ЦК показали, что не один Томский «правый», а весь «пролетариат», даже в лице его коммунистического авангарда съезда, «обуржуазился». Он не хочет своего счастья. Его надо принудить к этому счастью. Сталин отныне понял, что «парламентское» решение спорных вопросов или парламентское устранение неугодных соперников – дело действительно «буржуазное». Довольный тем, что вовремя сумел исправить свою оплошность и таким образом избежать «гражданской войны» против «пролетариата», ЦК поспешил закрыть съезд. На следующем, IX, съезде из делегатов VIII съезда присутствовал только тот один десяток, который голосовал за Кагановича. Но Каганович лидером профессиональных союзов не стал. Эту роль ЦК передал Швернику, единственным положительным качеством которого было и осталось умение молчать, когда дело обстоит слишком плохо.